Остров любви - Дебора Мей

Филипп Кью был суеверен. Он возлагал большие надежды на три восьмерки, входящие в цифровое обозначение года. И действительно, 1888-й стал годом его стремительного финансового роста. Да, пусть он всего лишь выскочка в глазах этих напыщенных индюков, которые гордятся своим высоким происхождением, но их снобизм не подкреплен таким состоянием, как у него. «Коротышка купец» еще заткнет за пояс этих жалких аристократишек, только и знающих что вздыхать о былом величии своих важных семейств…

Филипп Кью нервно мерил шагами гостиную. Иногда он подходил к столику с напитками, наливал себе немного рома и пил его неразбавленным как можно медленнее, закрыв глаза. «Удачный год, – думал он, – угольные шахты и лес принесли колоссальную прибыль, а теперь вот Эми родит мне наследника».

Наверху, в детской, плакала маленькая Фиби, которой только-только исполнилось три года. Гувернантка мисс Бойл тщетно пыталась успокоить малышку. Фиби как будто не слышала увещеваний и посулов и продолжала выводить скорбные рулады, изредка замолкая, чтобы перевести дыхание.

Наконец в доме стало тихо, даже чересчур тихо. Доктор Гринвуд, принимавший роды у Эми Кью, так долго не выходил из ее комнаты, что Филипп начал волноваться не на шутку. Двоюродная сестра Эми и горничная Нэнси находились там же. Ром не только не скрашивал тягостного ожидания, но и усиливал чувство страха, внезапно охватившее Филиппа. Мимо него, закрыв лицо руками пробежала Нэнси. Филипп устремился в комнату жены, но перед самой дверью остановился и прислушался. Кроме невнятного бормотания, ничего не было слышно.

И вот он решился, но то, что предстало его взору, повергло Филиппа Кью в ужас. Миссис Лавджой, сестра Эми, держала на руках завернутого в батистовые пеленки младенца. Женщина не смотрела на ребенка, казалось, ее внимание привлекла несуществующая дыра в стене. Сильвия Лавджой бормотала слова молитвы, в то время как доктор Гринвуд пытался привести Эми в чувство. Ребенок был мертв.

Взглянув на бледно-серое лицо Эми и не говоря ни слова, Филипп покинул ее комнату, чтобы не заходить туда большего никогда. Ему вспомнилось, как два дня назад жена просила его позаботиться о Фиби, если вдруг умрет в родах. Эми хотела, чтобы дочь перенесла отсутствие матери безболезненно, разумеется, насколько это возможно.

– Она должна быть счастливой.

– Конечно же, дорогая. Наша дочь не будет ни в чем нуждаться, а потом она подарит нам замечательных внуков. И выброси, пожалуйста, из головы эти нехорошие мысли. Подумай о нашем сыне, ведь он страдает вместе с тобой.

– Филипп, у меня предчувствие. Я видела дурной сон…

– Ты должна верить мне, а не снам, – Филипп рассмеялся и посоветовал жене не читать поэмы Юнга на ночь. Он вообще считал, что женщине полагается читать лишь молитвы и сказки детям, однако гордился тем, что Эми образованна и даже имеет литературный вкус.

… После похорон Филипп ходил по огромному дому, словно привидение. Ключ от комнаты Эми он хотел было выбросить, но горничная выпросила его себе. Впоследствии Нэнси взяла за правило два раза в неделю заходить туда, чтобы вытирать пыль и поливать любимую гортензию Эми. Экзальтированная Нэнси разговаривала с растением как с живым человеком, точнее, как с живой миссис Кью. Похоже, в доме после смерти хозяйки все помешались.

Сильвия на правах сестры пыталась несколько дней вести домашнее хозяйство, пока Филипп придет в себя, но окружающая обстановка действовала на нее угнетающе, и она спешно засобиралась в Лондон. Супруг Сильвии Лавджой владел книжной лавкой на Брэд-стрит, и дела его шли хорошо. Их брак, длившийся почти пятнадцать лет, мог быть идеальным, если бы не отсутствие у супругов детей. Сильвия подумала, что они вполне справились бы с ролью родителей крошки Фиби. Девочка была очаровательна, хоть и немножко упряма. От матери она унаследовала каштановые волосы с рыжинкой и лукавый взгляд. «Глаза, возможно, будут синими, как у Эми», – мечтала Сильвия. Сейчас глаза малышки были неопределенного серовато-голубого оттенка, а после плача в них появлялись зеленые искорки, такие же, как у отца. «Бедный Филипп, – Сильвия Лавджой горестно вздохнула, – неделя прошла после смерти жены, а он до сих пор ни с кем не желает разговаривать. Дела забросил, даже из дома не хочет выходить».

Сильвия Лавджой покидала Ипсуич с тяжелым сердцем – ей так и не удалось уговорить Филиппа отдать дочь им с мужем на воспитание. Стоило Сильвии только заикнуться об этом, как Филиппа Кью будто прорвало: он не постеснялся излить на Сильвию весь свой гнев, и, судя по всему, ее просьба наконец-то вернула отца девочки к жизни. Филипп, со сжатыми кулаками и побагровевшим лицом, кричал о том, что Фиби его дочь (никто ведь с этим не спорил) и он сам о ней позаботится. У девочки будет все самое лучшее, она будет жить как принцесса… Выпустив пар, Филипп извинился перед Сильвией. Потом более спокойным тоном поведал родственнице о прекрасном будущем Фиби. «Клянусь памятью Эми», – закончил разговор Филипп Кью.