Невеста против - Лика Вансловович

— Риа, Риа-а-а! Ну хватит, Ри, сейчас начнутся занятия — Пэтр уже пришел! Ты же знаешь, нам нельзя опаздывать! — Алиска стояла у подножия лестницы и конючила свое, зазывая меня на уроки по танцам. Сама она дико боялась высоты, и темноты, и даже пыли — она вообще всего боялась и ни за что бы не полезла за мной на сеновал.

Но мне все равно пришлось слезать: сестра права, Пэтр тут же нажалуется отцу, а тот… спина как-то неприятно зачесалась, и я торопливо свесила ногу, нащупывая перекладину.

Лазить в длинных платьях было крайне неудобно и опасно, но ничего другого дочери помещика надеть было нельзя. Забираться на сеновал, конечно, тоже чревато, но меня здесь никто не сдавал: все слуги прониклись ко мне сочувствием и трепетом еще в детстве, а на случай появления отца всегда был заготовлен запасной выход, — правда, пришлось бы прыгать прямо в стог сена в конюшне, но это меньшее из зол.

— Я готова! — бодро сообщила хмурой младшей сестренке и взъерошила ее макушку.

Алиса запыхтела и принялась оправлять волосы.

А я с улыбкой смотрела на свою сестру: она всегда напоминала мне маленькую нимфу. Тоненькая, как тростиночка, с белой кожей, ясными сине-голубыми очами и светлыми пшеничного цвета волосами. Летом они у нее всегда выгорали и становились на два тона светлее. Лиса любила заплетать их в сложные и замысловатые прически и гордилась тем, что они у нее едва ли не до пят отросли, а еще она иногда грустно отводила взгляд от моих коротко состриженных темных локонов, и стыдливо краснела.

Не пристало девице ходить с такой стрижкой, но отец тогда так рассердился на меня из-за того, что умудрилась на балу отвадить от себя всех перспективных кавалеров, что тем же вечером схватил меня за волосы, вытащил на крыльцо прямо в том белоснежном бальном платье, приложил щекой к чурке, на которой Гришка дрова обычно колол, замахнулся топором, и пока я прощалась с жизнью, рубанул по толстой темно-русой косе, заверив, что в следующий раз обязательно попадет по шее.

Алиса оправила, наконец, свою прическу, вцепилась железной хваткой в мою руку и повела за собой.

— Не понимаю я тебя, Ри, ну почему тебя каждый раз приходится тащить на эти занятия — ты же любишь танцевать! — возмущенно бормотала сестренка.

— Люблю! — со вздохом созналась я.

А я и вправду очень любила уроки танца, я и себя не помнила тогда, отдаваясь музыке и старательно улавливая все замечания учителя, в такие минуты мне казалось, что я становлюсь бестелесной стихией, гибкой, невесомой и волшебной.

— Но, Пэтру это знать вовсе не обязательно! — а это уже был наш с Алисой секрет.

Для отца мы обе были совершенно бездарны — обе плохо танцевали, оттаптывая ноги партнерам, только я это делала намеренно, а Алиса потому что никак не могла перестать путаться во всех этих тактах и различных па.

Обе мы преотвратно пели: я, потому что от рождения не была наделена певучим голосом, ну а Алиса из солидарности.

И за все это мы регулярно получали наказания, но все равно продолжали притворяться.

Это потом, дождавшись, когда отец и мачеха уедут по делам в город или еще куда, мы уходили в лес в поисках заброшенной избушки лесника, и уж там я могла поупражняться в настоящих танцах, хотя и без музыки, а Лиса запевала для меня свои любимые баллады о любви и прочей чепухе.

Мы ускорили шаг, и в свою комнату я почти вбежала, торопливо натянула на себя свежее платье, собрала рассыпавшиеся волосы в пучок, пока Алиса умело затягивала шнуровку на моей спине: мы старались обходиться без помощи прислуги как можно чаще.

— Готово! — торжественно сообщила сестра и потащила меня за собой.

На бегу мы обе ввались в классную комнату, откуда для занятий давно вынесли лишнюю мебель.

Пэтр придирчиво осмотрел каждую из нас, успевая при этом соблюдать все нормы этикета, вежливо здороваясь и даже склоняя голову перед господскими дочерьми.

Я крайне не любила, когда меня рассматривают и потому ответила таким же наглым и придирчивым взглядом: ему было уже далеко за тридцать и к этому времени Пэтру как-то удалось сохранить подтянутый живот и острый, нераздвоенный жиром подбородок, хотя он не казался худым и слишком уж подвижным человеком. Но все менялось, когда начинала играть музыка, и он хватал одну из нас, увлекая в очередной бальный танец. Камзол его сегодня был темно-зеленого оттенка, отчего учитель выглядел еще бледнее, чем обычно, а без того светлые глаза казались почти бесцветными.