Курица в полете - Екатерина Вильмонт

ОДЕССА

Элла с раннего детства знала, что станет звездой.

— Звездочка моя, — шептала бабушка, расчесывая еетемные кудри.

— Эх, Люся, дали мы с тобой маху, — сокрушалсяотец в разговоре с мамой, — надо было ее не Эллой назвать, а Стеллой.Стелла — звезда!

И только вторая бабушка, мамина мама, возмущенно пыхтяпапироской, ерошила внучке волосы и шептала:

— Элка, держись, не давайся, они тебя изуродуют на фиг!

— Дядя Лева подарил мне скрипку, — испуганносказала ей внучка.

— Ай боженька, что идиоты делают! У тебя же нет слуха!Лучше я научу тебя шить, всегда кусок хлеба будет, а скрипка без слуха — чистоегоре!

Но мамина мама не имела в семье веса, она считаласьлегкомысленной, и Элле даже иногда казалось, что мама немного стесняется ее.Евгения Вениаминовна жила отдельно, на Шестнадцатой станции Большого Фонтана, вмаленьком домике, который стоял в маленьком садике. А у папиной мамы былаквартира на Пушкинской и дача в Аркадии. Папину маму звали Антонина Сократовна,ее предки были греками.

А вот дедушки у Эллы не было, ни одного.

Но у бабушки Жени был сосед, бывший капитан китобойнойфлотилии, высоченный, представительный мужчина с седыми усами и вечной трубкойв зубах, который не выговаривал букву "л".

— Эвва, вови! — кричал он, когда Элла появлялась вбабушкином саду, и кидал ей через забор шоколадную бомбу, завернутую в золотуюбумажку. Это был роскошный подарок! Под толстым слоем твердого шоколада былтонкий слой вафель, а внутри нежнейшая шоколадная начинка.

Официально бомбы назывались "Печенье «Мечта». Ноникогда и нигде его нельзя было купить, и даже Эллин отец, человек, занимавшийнемалый пост в Одесском пароходстве и приносивший домой заказы с дефицитом, незнал, где берут шоколадные бомбы.

Это было фантастически вкусно, и ничего подобного она нигдеи никогда не пробовала, даже став взрослой и живя в Москве.

В Одессе был культ еды. Как готовила бабушка ЕвгенияВениаминовна! И мама! Правда, бабушка Антонина Сократовна готовить не умела,она была партийным работником. Но лучше всех готовила соседка тетя Циля, зубнойврач. И ее муж дядя Изя тоже здорово готовил. Ах, как Элла любила у них бывать,она там чувствовала себя куда лучше, чем дома, почти так же хорошо, как в садуу бабушки Жени. А дома ее все время заставляли играть на скрипке, которую онаот всей души ненавидела.

Бабушка Антонина Сократовна говорила, недобро прищурившись:

— Легкой жизни хочешь? Сперва надо попотеть еще!

Но Элла не хотела потеть, в Одессе летом и без скрипки можнотак вспотеть! Элла надеялась, что в музыкальной школе, знаменитой школе имениСтолярского, откуда вышла прорва знаменитых музыкантов, ее забракуют, нопочему-то ее приняли. Дома по этому случаю устроили торжество, пригласили всехродственников, соседка тетя Циля испекла огромный торт со сметанным кремом, адядя Изя преподнес Элле ее первый в жизни букет красных роз. АнтонинаСократовна была недовольна.

— Изя, что ты делаешь? Девчонке не о розах надо думать,ей трудиться надо, вкалывать до седьмого пота, а розы — потом!

— Ничего подобного, женщине розы нужны всегда! —серьезно возразил дядя Изя.

— Она не женщина, а сопливая девчонка!

— Женщина всегда женщина, даже в пеленках, если,конечно, она настоящая женщина.

Дядя Изя вообще был самым добрым человеком на свете!

А остальные гости поздравляли Эллу и дарили ей скучныенужные вещи — большую папку для нот, пюпитр. Правда, тетя Нина подарилакрасивую клетчатую юбку, но розы доставили ей самое большое удовольствие. И ещеторт с нежно-кисловатым сметанным кремом…

А еще на том торжестве присутствовал почетный гость — папиндруг из Москвы, знаменитый писатель Вячеслав Батурин. Это был седоватый,вальяжный мужчина, одетый во все заграничное. Дамы млели перед ним — еще бы,столичная знаменитость, — а бабушка Женя сказала тихо маме: «Затейливыйсамец!» Элле он почему-то внушил какой-то мутный, стыдный страх, и, когда онпотрепал ее, девятилетнюю, по кудрявой голове, она в панике шарахнулась отнего, а по спине побежали мурашки. Через много-много лет, прочитав егопосмертно выпущенные дневники, она вдруг отчетливо поняла — тот страх был еепервым бессознательным сексуальным ощущением…

С поступлением в школу Столярского для Эллы началасьпоистине каторжная жизнь. По многу часов в день она «потела» под присмотромАнтонины Сократовны, которая недвижимо сидела в кресле. Она была немузыкальна,ничего, по-видимому, не понимала, но у нее была железная партийная выдержка, иничто не могло сломить ее волю, даже кошмарные, душераздирающие звуки Эллинойскрипки — иногда она нарочно старалась играть так, чтобы бабушка заткнула уши иубежала вон или сломала ненавистную скрипку, но ничуть не бывало. Бабушкасидела как каменная. Когда однажды Элла пожаловалась на это бабушке Жене, таусмехнулась и, обращаясь не столько к внучке, сколько к постоянноприсутствующему китобою, сказала:

— Ей небось не привыкать, сколько на партсобранияхвысидела в самые жуткие времена…

Но все оказалось проще: однажды Элла увидела, как АнтонинаСократовна что-то втыкает в уши перед тем, как засесть у нее в комнате. Онапопросту не слышала, что там играет внучка! Эти затычки для ушей ей подарилзнакомый из подмосковного города Жуковского, где испытывали какие-то оченьшумные устройства для самолетов. Узнав все это, Элла стала просто беззвучноводить смычком по струнам. Антонина Сократовна ничего не заметила. Главное, чтовнучка «потеет».

После «потения» Эллу отпускали гулять. Если погода былаплохая, она отправлялась прямиком к тете Циле. Кстати, благодаря ей Элла неиспытывала страха перед зубными врачами. Тетя Циля была уже на пенсии, но летомработала на Куяльнике, где были знаменитые грязелечебницы. А в остальное времязанималась домом, изредка лечила зубы соседям, но далеко не всем, а только«проверенным», которые наверняка не донесут. А еще она пела. Когда-то в далекойюности она мечтала стать певицей, но началась война, и она пошла в морскуюпехоту! На чуть тронутых временем снимках тех лет — ослепительная красавица влихо заломленном форменном берете! Дядя Изя тоже воевал, дошел до Берлина, онтоже в молодости был красавцем, вся грудь в орденах, после войны еще нескольколет служил в армии, а потом стал преподавать английский в институте. У нихвсегда дом был полон друзей, но центром их жизни был единственный сын, которыйработал в Киеве и редко бывал дома. Он тоже был красавец. И всегда привозилЭлле подарки, а однажды даже пытался поговорить с Антониной Сократовной поповоду ее занятий скрипкой. Мол, не надо, наверное, насиловать ребенка… Ноничего не помогло. А потом в один совсем не прекрасный день у дядя Изи случилсяинфаркт, его увезли в больницу, а Элла случайно подслушала разговор родителей иузнала, что, оказывается, Игорь, сын дяди Изи и тети Цили, подал документы навыезд в Израиль — и у дяди Изи начались неприятности в институте… Но всеобошлось, дядя Изя поправился, только стал не таким веселым и шумным, какраньше, а вскоре все они переехали жить в Вильнюс — Игорь с женой и дядя Изя стетей Цилей. Вероятно, это явилось в те годы самым большим горем для Эллы, еепервой настоящей потерей, а сколько их еще было впереди…