Бегство из Эдема - Патриция Гэфни

Хотя день стоял будничный, а вечер выдался дождливый, у «Шерри» собралось довольно много народу. Александр Макуэйд отхлебнул ржаного виски и наметанным глазом окинул ресторанный зал. Ага, хорошенькая рыжеволосая девица у дальней стены опять смотрит на него. О ее спутнике он мог судить лишь по совершенно лысому затылку. Алекс в ответ уставился на девушку полным откровенного восхищения взглядом. Она вспыхнула и опустила глаза, стараясь скрыть улыбку, но все-таки не удержалась и опять посмотрела на него, а потом отвернулась. Румянец смущения делал ее еще краше.

Алекс попытался было сосредоточиться на том, о чем разглагольствовал в эту минуту сидевший рядом с ним Беннет Кокрейн, однако вскоре его взгляд снова начал блуждать по залу. Его одолевала скука. Кокрейн оказался законченным болваном, невыносимым занудой и говоруном, неудержимым, как водопад. За обеденным столом он болтал без умолку, никому не давая вставить слово. Увы, с ним приходилось считаться. Благодаря одному престижному заказу Алекс мог избавиться от прозябания в чертежном бюро и подняться до партнерства в фирме.

Что ему за дело в конце концов, если дом, постройку которого Кокрейн собирался ему заказать, представлял собой верх нелепости? Это был небывалый, запредельный по своим масштабам мраморный монумент дурному вкусу. В настоящий момент Алекс находился не в том положении, когда архитектор может сам выбирать себе клиентов. И все-таки в глубине души он не мог не роптать на судьбу: за какие грехи она послала ему в качестве первого клиента такого беспросветного кретина?

Алекс взглянул через стол на Джона Огдена, своего патрона. Тот многозначительно кашлянул и послал молодому человеку предупреждающий взгляд сквозь толстые стекла пенсне. Это сразу же отрезвило. Он выпрямился на стуле и устремил на Бена Кокрейна взгляд, исполненный почтительного внимания.

– Я же не говорю, что у рабочих вообще не должно быть никаких прав! На дворе девяносто третий год, мы на пороге двадцатого века. Приличный заработок за честный труд – бога ради, я ничего не имею против. Но что прикажете делать с этими анархистами? Они хотят выбросить нас ко всем чертям, захватить наши фабрики и заводы, наши банки и железные дороги… Представляете, до чего они додумались? Знаете, чего они хотят?

– Н-ну… я слыхал… – промямлил Алекс.

– Они требуют свободной любви! Равных прав для негров! Сухого закона! Избирательного права для женщин! – Кокрейн кипел негодованием.

Он обвел взглядом стол, словно ища, куда бы плюнуть.

– Какая-то кучка негодяев мутит воду в моих пекарнях: профсоюз им, видите ли, подавай!

– В пекарнях? – вежливо переспросил Алекс. – А мне казалось, что ваша специальность – фасовка мяса, Бен.

Кокрейн тотчас же оттаял: разговор о собственной персоне неизменно оказывал на него благотворное воздействие. – Это лишь часть моих занятий, – снисходительно пояснил он, упиваясь собственной значимостью. – Фасовкой мяса я занимаюсь в Чикаго и Сент-Луисе. А здесь, в Нью-Йорке, у меня другие интересы. Всего понемногу. Главным образом недвижимость, но кроме того, банковское дело, страхование, поставка провизии для ресторанов, похоронные принадлежности. Асфальт. Всего…

– …понемногу, – кивнул Алекс и сделал знак официанту, чтобы тот принес ему еще порцию выпивки. – С чего вы начинали свое дело, Бен? – осведомился он. – Вы родом из Чикаго?

Вопрос вдохновил Кокрейна на новый поток красноречия, но Алекс совсем перестал слушать. Вместо этого он принялся исподтишка изучать миллионера поверх края своего стакана. Крупный, коренастый, с бочкообразной грудью и грубыми чертами лица, Кокрейн гладко зачесывал назад смазанные бриолином волосы, отчего густые брови над хитрыми темно-карими глазками казались особенно косматыми. Глубокая ямочка, напоминавшая третью ноздрю, рассекала надвое воинственно торчащий вперед подбородок. И все же его внешность невольно внушала трепет (этого Алекс отрицать не мог), и дело было не в одних только деньгах. В этом человеке ощущалась угроза – нечто первобытное и необузданное прорывалось сквозь внешний лоск, создаваемый дорогой одеждой и обилием золотых украшений.

Алекс вспомнил их первую встречу. В тот день Кокрейн вихрем ворвался в контору фирмы Дрейпера, Сноу и Огдена.

– Мне нужен архитектор, – заявил он Трэвису, управляющему конторой.

Внешне Кокрейн совсем не походил на миллионера. Ни одного из компаньонов в то утро не оказалось на месте, и Трэвис представил его старшему чертежнику – Алексу. Это случилось два месяца назад. С тех пор Алекс узнал Бена Кокрейна куда ближе, чем хотел. У Кокрейна уже имелся особняк в Нью-Йорке, но он вбил себе в голову, что ему нужен еще один – в Ньюпорте, на участке, недавно приобретенном на Бельвью-авеню. Его указания, хоть и весьма туманные, отличались размахом. Кокрейн не имел ни малейшего понятия об архитектурных стилях, его не волновали ни эстетические соображения, ни комфорт, ни целесообразность. Все, что ему требовалось, – это дом, который трубил бы на весь мир, что Беннет Кокрейн преуспел в этой жизни, а единственной мерой успеха в его глазах была кричащая роскошь. За всю свою жизнь Алекс не встречал более высокомерного, невежественного, грубого и вульгарного типа, чем Бен Кокрейн.

Но Бен Кокрейн просто купался в деньгах, и это качество, бесспорно, перевешивало все остальные. Алекс одернул обшлага своего нового черного сюртука, любовно поправил складку на безупречных брюках в полосочку. Костюм обошелся ему в восемьдесят долларов – раза в три больше, чем он когда-либо платил за одежду. Этим утром Алекс забрал его у портного, пообещав заплатить из первого же взноса в счет заказа Кокрейна. Что ни говори, а в этом костюме он совсем не походил на внука калифорнийского фермера, торговавшего в Салинасе салатом и прочей зеленью со своего огорода.

Когда его спрашивали, откуда он родом, Алекс неизменно отвечал, что учился в Беркли [1], словно начал жить только в студенческие годы. В каком-то смысле так оно и было на самом деле. Вся его жизнь до поступления в университет была настолько тяжкой и беспросветной, что о ней и вспоминать не стоило.

В третий раз за последние пятнадцать минут Кокрейн щелкнул крышкой карманных часов. Поначалу Алекс решил, что ему просто хочется лишний раз продемонстрировать им с Огденом, что часы из чистого золота. Но Кокрейн раздраженно нахмурился, глядя на циферблат, и Алекс понял, что миллионер раздосадован не на шутку: его жена опаздывала к обеду, о чем он уже успел упомянуть трижды.

– Давайте сделаем заказ, – рявкнул он, прервав Огдена на полуслове, и властным жестом подозвал официанта.

Алексу тоже не терпелось взглянуть на миссис Кокрейн, или – как называл ее муж – «бывшую леди Сару Лонгфорд». При этом он с довольным видом подчеркивал, что, выйдя за него, она превратилась «всего-навсего в обыкновенную миссис Кокрейн».