Экспозиция чувств - Елена Жукова

Март 20Х2 года

Глеб Гордин вышел из машины. Промозглый ветер обжег лицо, растрепал волосы и распахнул полы короткой куртки. Глеб ссутулился и поднял воротник. Под ногами хлюпала кашица растаявшего снега. Город был по-зимнему неопрятен, но в воздухе уже проклевывались волнующие запахи весны. Март все-таки! Глеб досадливо поморщился, заметив грязные брызги на глянцевой коже ботинок. В прошлый раз агрегат для чистки обуви не работал. Успели починить? Иначе придется пожертвовать носовым платком.

До назначенной встречи оставалось восемь минут. Только бы дура-секретарша из разряда хронических блондинок не забыла заказать пропуск. Тогда есть шанс успеть. Здесь ходу от силы три минуты. Еще четыре – на оформление. И минута чтобы подняться на лифте на третий этаж.

Сейчас банкиры опять начнут руки выкручивать. Будут нудить, что функциональность системы должна быть шире, цена ниже, а сроки разработки – короче. Послать бы их… Но нельзя: стратегическая разработка. Отличный шанс сделать один раз за деньги жирного клиента, а потом тиражировать. С минимальными изменениями. И будет фирме счастье и Большой Кэш.

Глеб поравнялся с прозрачным скворечником автобусной остановки. Автобуса давно не было. Пассажиры озябшими воробьями жались к стеклянной стенке, залепленной огромным рекламным плакатом.

Сознание Гордина уже давно выработало защитный механизм против рекламы: слушать и не слышать, смотреть и не видеть. Рассеянным взглядом Глеб мазнул по картинке: блеклая сепия, сдвоенная фигура… И вдруг что-то внутри отозвалось импульсом неосознанного узнавания. Между ним, Глебом Гординым, и этим уличным постером существовала связь: очевидная и невероятная.

Глеб усилием сконцентрировался. Нет, этого не может быть! Это бред какой-то! Наваждение! Как? Откуда? Гордин пальцем надавил на глазное яблоко. Изображение расплылось, но не исчезло. Оно по-прежнему издевательски маячило перед глазами, вызывая тяжелое буханье сердца.

В одной из половинок сдвоенной фигуры Глеб узнал себя. В другой – Анну, свою несостоявшуюся любовь. Только недавно он перестал искать ее глазами в толпе, обливаться потом от обманок случайного сходства, вздрагивать при каждом телефонном звонке… И тут вдруг этот невозможный плакат, будто бы всплывший из омута подсознания!

Там, на плакате, Гордин прощался с Анной после короткого беззаконного романа, в котором оба они сошли с ума. Глеб обнимал ее в последней попытке удержать, не позволить уйти в ту жизнь, где место рядом с ней занято другим мужчиной. И мальчиком одиннадцати лет.

Повернутый влево острый профиль Анны четко прорисовывался на фоне черного плаща Глеба. А сам он пустыми глазами человека, смирившегося с неизбежностью, смотрел в другую сторону.

Да, так оно и было. В тот день Анна совсем ослабела от рыданий и все повторяла: «Глебушка, так надо. Я должна, понимаешь, должна…». И снова ее слова прошелестели в памяти Гордина, воскресив застарелую обиду…

Тем временем к остановке подкатил долгожданный автобус и с металлическим лязгом раскрыл двери. Пассажиры, повеселев, друг за другом полезли в теплый запотевший салон. Автобус пукнул облачком голубоватого дыма и покатил дальше. А Глеб все стоял перед плакатом, растерянный, смятенный, захлебнувшийся в потоке воспоминаний…

Из прострации его выдернул настойчивый телефонный звонок. На краткий миг, несмотря на всю абсурдность предположения, Гордину представилось, что звонит Анна. И нервно тыкая пальцем в дисплей смартфона, он был почти уверен, что сейчас услышит тот неподражаемый серебряный голос, что неизменно ускорял ток его крови. Однако при первых же словах, наваждение рассеялось:

– Глеб? Мы здесь уже собрались и ждем вас. Вы скоро?

Это был заждавшийся банкир – партнер Гордина. Глеб еле удержал готовое сорваться с губ ругательство:

– Извините. У меня тут по дороге случился форс-мажор.

– Но вы приедете? Когда? – настаивала телефонная трубка.

– Я уже практически на месте. Как раз подхожу к вашему зданию. Буду минут через пять-десять.

– Отлично, ждем.

Разговор вернул Гордина в реальность. Времени на переживания не было. Надо отложить загадку на потом, на «после совещания».

Но вопреки собственному благоразумному решению, Глеб начал изучать текст плаката. Над головами обнявшихся любовников крупные буквы кричали: «Best of Russia». Гордина даже передернуло. Запечатленный на постере день точно не был лучшим в его жизни. А для России их с Анной связь и мучительный разрыв не значили вообще ничего. Короткое слипание двух песчинок в гигантской пустыне.

Внизу плаката мелко и по-деловому сообщалось, что с 20 февраля по 21 марта проходит выставка фотографий победителей и участников ежегодного конкурса. Теперь кое-что стало проясняться… Значит, это – лучшая фотография. Значит, их с Анной подстрелил какой-то гребанный папарацци. Исподтишка. Подсуетился – и на тебе: «лучший в России»! Паршивец!

Гордин в ярости саданул по плакату кулаком. Стекло жалобно задребезжало, но выстояло. Побегавшая мимо девчонка укоризненно посмотрела на Глеба. Тот растянул губы в покаянную улыбку и пожал плечами: дескать, у каждого бывают критические дни…

Вернувшись к мелкому тексту, Гордин выудил новую подробность: «… в арт-центре «Винзавод». Вся эта история сильно смахивала на пьяный бред. Проделки «белочки». Где же еще и проходить такой выставке, как ни на Винзаводе? Интересно, где это?

Внезапно Глеб опомнился: банкиры заждались, сейчас снова трезвонить начнут! Потом, все потом! Гордин снял плакат на камеру смартфона. И на всякий случай проверил: не галлюцинация ли? Нет. Изображение было резким и отчетливым: фигуры обнявшихся любовников, название выставки, время и место. Плакат был абсолютно реален!