Навеки твоя - Мария Устинова

— Мы хотим эксгумировать тело вашего мужа. Нужно ваше разрешение. Понимаю, вам через многое пришлось пройти, Дина…

У мужчины в кресле напротив было очень жесткое лицо. Словно я — молодая вдова с ребенком на руках — не заслуживаю сострадания. Понимаю. Я была женой криминального авторитета и теневого финансиста, а этот мужчина пришел из Следственного комитета. Мне он тоже не нравился.

Знал бы он правду, отвел бы глаза. Меня насильно взяли замуж. Выбор был небольшим: стать женой Эмиля или умереть.

— Зачем?

Мужа я полюбила вопреки всему. Дитя нашей сумасшедшей любви — наш шестимесячный сын — сидел у меня на коленях. Льняного цвета макушка и серые глаза достались ему от папы. При слове «эксгумация» я инстинктивно прижала ребенка к груди.

— Потом вам придется опознать тело, таков порядок…

Вопрос он пропустил. Я настороженно слушала, что плетет следователь, нервно перебирая волосики на затылке сына. Он доверчиво лег мне на плечо и дышал в ухо. Маленькие пальчики изучали прядь волос, заправленную за ухо.

Я давно опознала мужа. Полгода жила у мамы, пытаясь прийти в себя. Моего мужа жестоко убили, но вместе с собой он забрал врагов, та разборка стала резонансной в Ростове. Только у мамы я понемногу начала забывать, как на части рвалось сердце, как белугой я ревела в морге, а затем на могиле мужа.

До последнего надеялась, что это ошибка, но тест ДНК оборвал надежды. Эксгумацию могут проводить в одном случае — в деле открылись новые факты.

— У вас появились сомнения? Новые улики? — спросила я. — Почему вы его эксгумируете?

— Следственный комитет пересматривает дело, госпожа Кац. Есть основания полагать, что в ту ночь имели место другие обстоятельства. Не исключено, что именно ваш супруг спровоцировал бойню…

— Вы хотите всё повесить на него? — прозрела я.

Глупая женская надежда… Никак ее не вытравишь. Отболела, оплакала, но стоило следователю сказать несколько слов и надежда, что муж жив, вспыхнула с новой силой. Как чертов маяк в ночи.

— Госпожа Кац…

— Не смейте трогать могилу, — разозлилась я. — Я запрещаю! И немедленно обращусь к своему адвокату! Не смейте беспокоить моего мужа!

Я больше на себя злилась, чем на него. За то, что позволила надежде ожить. Нервно встала, баюкая сына, и вышла из зала. Пусть мама проводит. Следователь не настолько отмороженный, чтобы тащиться за мной в спальню и доставать там.

Успокоиться я не могла и, прижав к плечу малыша, ходила по комнате, набирая номер. Звонила я нашему адвокату и душеприказчику Алексею Юрьевичу. Это давно нужно было сделать — узнать, что с наследством. После смерти Эмиля прошло полгода, а оставил он прилично. Но тянула, боясь, сталкиваться с прошлым.

— Дина Сергеевна, — с тихим неодобрением ответил юрист.

— Следственный комитет хочет эксгумировать тело, — с места в карьер сказала я. — Вы можете узнать, зачем?

— Эксгумировать? — насторожился тот. — Для этого нужны серьезные основания… улики. Я этим займусь.

Во мне еще теплилась надежда. Я не хотела говорить о ней вслух, так мечты теряют волшебство и способность исполняться. У них есть улики, и я хочу узнать какие.

— Наследство, госпожа Кац. Прошло полгода…

— Потом.

— …и я могу оформить документы сам, — профессиональным тоном продолжил Алексей Юрьевич. — Также я должен передать вам пакет от господина Каца.

— Пакет? — поразилась я.

— Совершенно верно. Согласно его завещанию. Бумаги, документы. Описи нет, точно сказать что там, я не могу.

— Хорошо, — собраться с мыслями было тяжело. — Сделайте запрос следователю, я хочу увидеть материалы дела.

— Вас ждать или прислать все с курьером?

Я мельком взглянула на себя в зеркало. За полгода черты лица заострились, я как будто стала старше. Взгляд пристальный и недоверчивый. Он не подходил к цветочному платью с оборками и к длинным волосам.

— Я приеду в Ростов, — решила я.

Билеты я купила на утро. Предупредила маму, что малыш побудет с ней, пока не улажу дела, расцеловала сына, и собрала вещи. Пара смен одежды и мой дневник, который я писала в память о муже. Он давно разросся в жуткую повесть моего горя.

Дорога — это всегда надежда на лучшее. Ростовский вокзал встретил меня холодом. Я вышла из здания и окунулась в жару.

Я ненавижу Ростов. Каждой частицей души ненавижу этот город за то, что он видел мои слезы, впитал в себя мою боль. Обрел этим власть надо мной. Людей, которые видели меня беспомощной, больше нет в живых, остался только город.

Проспекты, фонари, здания… Деловой центр. Набережная.

Эти места много значили для меня. Там звучат фантомные голоса прошлого. Голос моего мужа, отца моего ребенка. Того, кто перевернул мою жизнь и ушел. И я хотела верить, что он это сделал, потому что любил нас. Хочу верить, что он пожертвовал собой ради нашего будущего, в котором не осталось ничего, кроме пустоты, пропитанной слезами разлуки.

Разговор со следователем разбередил раны. Где ты, Эмиль? Если ты думал, что я готова тебя отпустить — это не так. Я еще не готова. Между нами навсегда тоненькая нить, даже если ты не здесь — я тебя чувствую.

Я не просила меня встретить и направилась к стоянке такси. Раньше меня всюду сопровождала охрана, но после смерти Эмиля отказалась от нее. Я побрела вдоль бежевых зданий, пытаясь вспомнить, куда идти и оглянулась, чтобы сориентироваться по другим пассажирам. Заметила парня в футболке и бежевом пиджаке поверх, он был в соседнем со мной купе и уже тогда насторожил. Мужчины, путешествующие в одиночку, почти без багажа, не считая легкого кейса, вызывают подозрения. Он отвернулся, поймав мой взгляд.

Нужно решать, куда ехать.

У нас с мужем был элитный пентхаус на Береговой с шикарным видом на реку. Там были очень красивые рассветы. Там я узнала, что Эмиль погиб. Наша первая квартира на Ворошиловском тоже хранила дурные воспоминания и море слез, которые вытер мой Эмиль.

— На Ворошиловский, — сказала я таксисту, устроившись на заднем сиденье.

Центр остался таким, каким я помнила — пыльным и знойным. Таксист высадил меня возле подворотни, и я неспешным шагом вошла во двор.

Квартира показалась маленькой и чужой, но стоило пройти по комнатам, тут же ожили воспоминания. На кухне я нашла старую турку, а в шкафу — пакет с зернами, неторопливо сварила кофе. Эмиль любил, ему я варила часто… Он пил черный, а я — с молоком. Представив, что он стоит рядом и тоже пьет кофе, я улыбнулась. Грусть по мужу стала светлой, но кто сказал, что от этого не болит? С чашкой кофе я подошла к окну и чуть не подавилась первым глотком. Возле подворотни стоял парень, которого я видела на вокзале. Или показалось? Лица я не видела, просто бежевое пятно. Если это слежка, а не приступ паники, лучше нанять охрану. С дороги хотелось отдохнуть, заново привыкнуть к квартире и к городу, но есть дела, которые отложить не могу. Посомневавшись, я вызвала к подъезду такси и через час стояла у кладбищенских ворот.