Так любят люди - Андрей Максимов Страница 9

И смотрела призывно — показалось?

— Пока! — говорил я.

И она смотрела призывно — почудилось?

Ксения, 30 лет, переводчица технической литературы:

— Я никогда замужем не была. Мужики возникали, конечно, куда ж без них? Такие, знаете, миражи в пустыне… Возникнут, посияют немножко, исчезнут.

И — нормально.

Не могла я себе представить, что каждое утро и вечер передо мной будет ходить дядька. А они все настаивали, чтобы мы жили вместе — провожать, наверное, им было в лом. И чё? Поживем, иногда буквально день-другой, и — все! Не могу!

Носки стирать, трусы, обед готовить, убираться — это пожалуйста. Нет проблем. Но вот когда мелькает утром, вечером… Все время. Не могу! И то, что мне тридцатник, как-то меня не особо колышет, если честно. Детей я чего-то не очень хочу. Не, если будут — хорошо. А нет — так и ладно.

А Валерка не раздражает. Не знаю почему. Он уютный какой-то. Спокойный. Вы в ауру верите? Вот у него аура очень хорошая. Или там, может, не хорошая, но моя абсолютно. И детей от него можно вполне… Во всяком случае, я раньше так думала.

Он хорошим будет отцом. Он ответственный.

Это я раньше так думала…

В общем, мы решили пожениться. В загс подали заявление. Дата уже была назначена.

Платье, слава Богу, не сшили, а то представляете, какие бы деньги пропали… А потом у меня мама заболела. Серьезно. Больница. Реанимация. Думали, не выкарабкается. Бог помог. В больнице долго лежала, потом домой перевезли.

Нас у мамы три дочери — три сестры. Отца у нас нет. И жизнь наша как бы остановилась, понимаете? Как на препятствие какое-то налетела. Больница. Там же каждому надо в лапу дать. Деньги-то есть, не вопрос. Но ведь это время все: встретиться, договориться, понять, кому… Потом — сиделка. Опять же: хорошую надо найти, душевную. Проблема.

Мы носились как лошади. Тройка лошадей. Вообще жизнь остановилась. А Валерке — хоть бы что! Нет, он пару раз предложил помощь, а потом — положил на нас. Конкретно. Живет так, как будто болезнь моей мамы вообще его не касается. С одной стороны, я могу его понять. Мама моя — ему чужой человек, так? Но, с другой, это ведь моя мама, правда? Из чувств ко мне можно же было бы как-то… Не знаю… Помочь чего-то… Съездить… Сбегать… — Он что, никогда вам не предлагал помощь?

— Да чего-то предлагал там пару раз чисто формально. Это ж видно, когда формально, а когда от души, так? Ощущение такое, что ему наплевать на маму мою.

И вот чего мне делать теперь? Я уже к нему привыкла, свыклась с ним как-то… Не раздражает он меня, что важно. И вообще я думала, что у нас любовь.

А чего вышло? Как мне теперь жить с человеком, если он в такой серьезный в моей жизни момент отстранился?

Говорит абсолютно спокойно, словно не свою — чужую историю рассказывает.

— А гнать жалко. Если я за столько лет такого не нашла, вряд ли еще найду. Я ж тоже не молодею, правильно?

Мама-то сейчас на поправку пошла, голова моя освободилась, вот я и думаю.

А придумать сама ничего не могу.

— А вы можете попросить Валерку вашего ко мне прийти?

— Да он тут сидит. Позвать?

— Позвать. Только мы с ним немножко вдвоем поговорим, ладно?

ВАЛЕРИЙ, 35 ЛЕТ, ВЛАДЕЛЕЦ АВТОСЕРВИСА:

— Жаловалась на меня? Серафима Петровна… Ну, это мама ее… внезапно заболела: инфаркт. В больницу по скорой отвезли. Положили в коридоре, понятно. Больница дурацкая. Как всегда.

А у меня в центре Бакулева друзья работают. Вообще, у меня такая работа — друзья везде есть. Я созваниваюсь, они говорят: «Сейчас с той больницей свяжемся, узнаем состояние…

Как только можно будет, заберем — не вопрос».

Говорит нервно, страстно. Будто все время ведет спор.

— Ксю у мамы в больнице вместе с сестрами. Я — к ним. Так и так. А Ксю говорит:

— Не надо ничего. Мы уже все устроили.

Даже спасибо не сказала. Ладно. Она в нервном состоянии была, понимаю.

С тех пор так и пошло: что я ни предлагаю, ничего не надо. Просто бред какой-то! Друзья хотели лекарство переслать из Израиля… Так Ксю сказала:

— Обойдемся без этих еврейских штучек!

Причем ведь она не антисемит ни разу.

А чё мне делать? Я попредлагал, попредлагал, да и затихарился. А что? Раздражаю только. И, главное, я люблю ее. А может, привык… Не знаю… Но без нее хуже будет, чем с ней. Это я точно знаю.

Но эта вся история отдаляет нас друг от друга, понимаете? Мы как-то все дальше. А не хочется так. Не хочется…

— А почему, как вам кажется, Ксения вашу помощь не принимает?

— Да это надо у нее спрашивать. Не знаю. Может, не привыкла. Может, ей проще так. Откуда мне знать?

— Давайте Ксению позовем, спросим у нее.

КСЕНИЯ:

— Я помощь не принимаю? Да ты когда предлагал-то ее? Сам-то помнишь? Хоть бы чужого человека постеснялся.

ВАЛЕРИЙ:

— А Бакулевка?

КСЕНИЯ:

— Вспомнил. Мы тогда уже другую нашли. Чего ты со своей Бакулевкой?

ВАЛЕРИЙ:

— А лекарство из Израиля? Оно людей с таким диагнозом, как у мамы твоей, мгновенно на ноги ставит. Люди даже денег с нас не брали. Бесплатно хотели…

КСЕНИЯ:

— Бесплатно и хорошо не бывает, ты же знаешь. И потом, надо было посоветоваться со специалистами. Люба — это сестра моя — сказала, что ей это лекарство не советовали. И Маша — это вторая сестра — согласилась.

ВАЛЕРИЙ:

— Ты Маше и Любе веришь больше, чем мне. Вот в чем дело. А так нельзя. Если ты мне жена, то мы с тобой должны быть как одно. Правильно я говорю? А мы…

КСЕНИЯ:

— А как быть, если тебе наплевать на мою маму? Если она больная, а ты…

— Брейк. Скажите мне, только честно: вы любите друг друга?

КСЕНИЯ, ВАЛЕРИЙ (хором):

— Да!

Я взял телефон. На ладони его подержал, словно пробуя на вес.

Если бы наши мобильники умели не просто передавать наши слова, а воспринимать их — они бы с ума сошли, это точно.

Какие просьбы, мольбы, стенания обращаем мы к этим бездушным гаджетам! Сколько слез вылилось на их зеркальную поверхность! Сколько раз их, невинных, швыряли об стену, а потом поглаживали треснутое стекло, словно извиняясь!

Я держал в руках телефон и думал: Та, Которая Не Звонит, она важна в моей жизни, или просто самолюбие мое играет? Вот, например, я готов жить с ней всегда и каждое утро и каждый вечер видеть ее лицо перед собой? Есть ли в ней что-то такое, что отличает ее ото всех иных, предыдущих? Вообще, что в ней есть, кроме красоты? Красоты много — это да. А еще что?