UPGRADE по-римски. Руководство для варваров - Джерри Тонер Страница 8

Конечно, эти мелкие детали не важны для истории. Я рассказываю о них единственно для того, чтобы подчеркнуть, какую пользу может принести несчастье. Когда кругом паника, города рушатся или уходят под землю, население гибнет, земля содрогается, – ничего удивительного, что большинство людей охвачены страхом. Ужас приводит некоторых в такое смятение, что они сходят с ума. Других он делает добычей суеверий. Никогда ты не встретишь пророчеств мрачнее, чем в моменты, когда страх, перемешанный с религиозностью, поражает умы даже рассудительных прежде людей. Трудно сохранить ясный разум во время великих потрясений. Только самые уравновешенные в силах овладеть своими эмоциями. Не бойся стресса: подвергаясь ему, ты лучше научишься с ним справляться. Подобно тому как тела моряков закаляют шторма и бури, руки фермеров – физический труд, а плечи солдат крепнут от метания дротиков, так же и ты укрепляй свой разум, чтобы он устоял в самых отчаянных обстоятельствах. Возможно, ты даже научишься смеяться над опасностью. Одного моего друга застиг в море сильный шторм. Рабы рыдали от ужаса при мысли о том, что может случиться. «Не плачьте, – утешил он их, – в завещании я даровал всем вам свободу».

В любой миг ты можешь встретиться со смертью, когда она сразит кого-то из семьи или друзей. Прибереги сострадание для самых дорогих сердцу. Несколько лет назад я потерял любимого сына Марка – мальчика, от которого ждал многого и на которого возлагал надежды своей старости. Его смерть стала для меня таким ударом, что еще долго ничто не было мне в радость. Я словно лишился глаза. Не стану на этих страницах публично изливать свое горе, – лучше поучитесь у меня самоконтролю. Но даже теперь, по прошествии времени, я не могу забыть его очаровательного лица, прелести его немного шепелявой речи, первых проблесков его таланта и острого ума. Я был для него всем, как и он для меня. Он отдавал мне всю свою любовь, предпочитая меня няне, бабушке и даже любимой матери. Клянусь своим печальным сердцем, его отлетевшим духом и тем божеством в его усыпальнице, которому я каждый день молюсь, что я увидел в нем одаренность, которой не встречал больше ни в ком. То, что он схватывал все на лету, врожденное трудолюбие, добрый нрав – все это должно было внушить мне тревогу. Часто мы видим, как те, кто рано созрел, умирают молодыми. Словно бы в мире живет какая-то злая сила, находящая удовольствие в том, чтобы поражать самых многообещающих и не позволять нашей радости выходить за пределы, положенные смертным.

Марк был превосходен во всем. У него была прекрасная латынь, он безупречно произносил каждую греческую букву и владел этим языком, как родным. В каждом его действии заключалось обещание будущего величия. Он обладал такими прекрасными качествами, как смелость, достоинство и сила духа, позволявшая не замечать ни страха, ни боли. Какое мужество выказал он во время своей восьмимесячной болезни! Доктор восхищался его стойкостью. Как утешал меня Марк в свои последние минуты! Даже в бреду его мысли возвращались к урокам и к тому, что он выучил в школе. Когда он умер, вместе с ним умерли мои надежды. Его ждал путь, ведущий к высочайшим государственным должностям, – вместо этого я держал в объятиях холодное, побелевшее тело.

Надеюсь, у меня хватит стойкости, чтобы быть достойным его в оставшиеся мне годы. Жизнь должна иметь хоть какой-то смысл, чтобы ее можно было вынести. Мудрецы учат, что только литература способна дать подлинное утешение в невзгодах, поэтому я начал писать.

Женщины тоже могут рассматривать трудности, которые посылает им судьба, как средство продемонстрировать свое внутреннее достоинство. Мне напомнили историю Аррии, чей муж Цецина Пет и их сын заболели одновременно. На выздоровление уже никто не надеялся. Мальчик умер; он был исключительно красив и мил, и родители имели много оснований его любить помимо того, что он был их сыном. Аррия организовала его похороны и присутствовала на них, не сказав мужу о смерти ребенка. Когда Цецина спрашивал, она вела себя так, будто их сын жив и чувствует себя лучше, уверяла, что он хорошо спал и что к нему возвращается аппетит. Когда же она не могла справляться с одолевающим ее горем, то выходила из комнаты поплакать, а потом, овладев собой, возвращалась в комнату совершенно спокойная, словно действительно оставила горе за порогом.

Не величайший ли это образец женской славы: продолжать вести себя как мать, уже потеряв сына? Почему же горе приводит нас в такое глубокое смятение? Стоит ли удивляться тому, как поступает с нами судьба? И будет ли лучше, если все сердца потеряют чувствительность и научатся относиться ко всему как к мимолетному и незначительному? Мы должны утешаться мыслью, что мертвые избавлены от страданий жить в нынешние времена. Чудовищно – терять детей. Еще хуже выносить этот мир таким, какой он есть. Единственное событие, которое утешило меня, случилось в путешествии, когда я посещал свои владения в Африке. Я проплыл мимо Карфагена и Сиракуз, городов некогда процветавших, а ныне покорных Риму. Мы приходим в отчаяние, когда умирает один из членов семьи, однако при завоевании этих некогда великих городов погибло много тысяч. Все мы рождены смертными.

Одного удара достаточно, чтобы убить человека, – а сколько людей, тысячи прекрасных римлян, погибли, покоряя народы и служа империи! Зачем же чрезмерно горевать о потере одного ребенка? Не умри мой бедный Марк сейчас, в будущем его все равно ждала бы смерть. Я решил радоваться той жизни, что была ему отпущена, и помнить, кто я такой: один из Фалксов. Человек, привычный руководить и наставлять. Пора было и мне последовать тем советам, которые я давал другим. Время смягчает горе. Это произойдет скорее, если принять как должное грядущий конец. Не знаю, сохраняют ли память мертвые под землей, но любовь Марка ко мне, его почтительность и привязанность ко всей нашей семье были так сильны, что, конечно, он не пожелал бы мне долго горевать.

Он бы хотел, чтобы я нес свою потерю с благородным достоинством, которое украсило бы и без того великую фамилию. Потому что как реки не в силах изменить вкус морской воды, так и тяжелые времена не влияют на разум мужественного человека. Разум настоящего мужчины остается в равновесии и управляет эмоциями, вызванными превратностями судьбы. Несомненно, возненавидеть судьбу столь же легко, как тяжело бывает вытерпеть ее удары, но сверх них она ничего не в силах со мною сделать.

Комментарий

Воинская дисциплина, без всякого сомнения, была важным слагаемым побед легионеров. Это признавали и римские авторы, и покоренные народы. Победы римлян невозможно приписать только их физическим данным. Рост рекрутов измеряли, чтобы убедиться, что они достаточно высоки, но конкретные требования к ним неизвестны. Вегеций упоминает рост в шесть римских футов, эквивалентный примерно 5 футам 10 дюймам, или 178 см, как минимально допустимый для вспомогательной конницы и первых когорт войска, но речь идет, безусловно, об элитных, а не среднестатистических солдатах. Минимальный рост в стандартном случае, на который указывают другие правила империи, составлял предположительно 5 футов 5 дюймов или 5 футов 7 дюймов в пересчете с римских единиц измерения, хотя свидетельства немного противоречивы. Было много попыток установить средний рост римского мужчины, и наиболее обоснованной представляется оценка от 5 футов 4 дюймов до 5 футов 7 дюймов (162–171 см).