Дело не в генах. Почему (на самом деле) мы похожи на родителей - Оливер Джеймс Страница 8

Превратившись в часть нашего внутреннего эмоционального состояния, крайние проявления работы механизма «Я в порядке, ты – нет» становятся невидимыми. Они так же хорошо вам знакомы, как раковина на вашей кухне, и поэтому их вообще не замечаешь. Но другие более явные виды плохого обращения – физическое и сексуальное насилие – легче запоминаются и выявляются.

Психотерапевты часто становятся свидетелями того, как их клиенты пытаются точно следовать моделям плохого обращения, жертвами которого они были в прошлом, постоянно используя их в отношениях, в том числе с психотерапевтом. Таким образом, переживая роль мучителя или жертвы, клиент надеется на лучший результат. Он загнан в ловушку своей травмы, воспроизводя которую он хочет переломить сложившуюся тенденцию. Основная задача хорошего психотерапевта – помочь клиентам понять истинные корни такого поведения и приобрести другой опыт в ходе лечения. Поскольку плохое обращение было привычно для них, как воздух или свет в комнате, и они воспринимали его как должное, им трудно увидеть, что с ними на самом деле происходило. Почти всегда мне приходится помогать своим подопечным «поверить в невозможное»: что родители действительно дурно обращались с ними и это и вправду было больно. Как запуганные заложники, они крайне неохотно признают, что мама и папа не любили их или были жестоки. Предлагая клиентам тепло и поддержку, психотерапевты могут дать им другой опыт, который позволит по-другому строить отношения с близкими, друзьями и коллегами.

Взрослея, дети, подвергавшиеся плохому обращению, часто становятся такими же, как их мучители. Наиболее очевидно это проявляется в случаях физического или сексуального насилия: значительная часть людей, совершающих насилие обоих видов, сами были жертвами ^{33}. Из-за детского стокгольмского синдрома все мы часто защищаем родителей и неохотно критикуем их. В нас по-прежнему живет ребенок, который боится того, что может случиться, если противостоять взрослым. Дети, подвергшиеся насилию, как это ни удивительно, изо всех сил отстаивают доброе имя своих родителей. Я бессчетное количество раз слышал фразу «У меня было счастливое детство» от клиентов, пострадавших от жестокости своих родителей.

Один из наиболее ярких примеров, которые приходят мне в голову, – дочь Фреда Уэста, серийного убийцы и насильника. В телевизионной передаче она убежденно защищала своего отца и его репутацию, несмотря на то что знала о его бесчисленных ужасных преступлениях, одно из которых он совершил против нее.

Современный взгляд на психические заболевания предполагает, что основной их причиной является плохое обращение, а не гены. Хороший пример такого подхода – травмогенная модель ^{34}, разработанная клиническим психологом Джоном Ридом. Он считает психические заболевания не болезнью, а скорее формой стресса, аналогичной посттравматическому стрессовому расстройству (ПТСР). Вкратце, ПТСР имеет следующие симптомы: навязчивые мысли и воспоминания, которые врываются в разум и не поддаются контролю, иногда включая галлюцинации; стремление избегать близких отношений или сложных вопросов; негативные чувства и мысли, которые появляются из ниоткуда; внезапное возбуждение, гиперактивность, повышенная чувствительность. Часто люди, страдающие ПТСР, пытаются заглушить свои страдания наркотиками или алкоголем. Подобные симптомы характерны для многих психических «заболеваний».

Согласно последним данным, конкретная форма плохого обращения не обязательно ведет к конкретному нарушению психики ^{35}. У всех детей, с которыми дурно обращаются, смесь беспокойства, депрессии, перепадов настроения и бредовых идей. Повзрослев, они оказываются более подвержены стрессу, чем те, с кем обращались не так плохо. Конкретная форма плохого обращения, например, когда ребенка называли уродливым или как-то игнорировали, может определять содержание стресса. Но идея, что существуют изолированные, отдельные категории психических заболеваний, не пересекающиеся с другими, была отвергнута.

Новая модель называется травмогенной, потому что почти всегда эмоциональный стресс во взрослом состоянии предполагает перенос в настоящее прошлого травматического опыта. Родители приучили жертву жить в ожидании угрозы. Мелочь, которая другим может показаться безобидной, вызывает реакцию, со стороны выглядящую неадекватной и несоразмерной.

У жертвы изнасилования вдруг вспыхивают в памяти подробности нападения, и ей кажется, что она снова в спальне или глухом переулке и преступник набрасывается на нее. Активировать воспоминания могут мельчайшие детали – имя или звук, ассоциируемый с травмой. Для пострадавших вспышки прошлого неотличимы от действительности, трагические события снова происходят, когда включается «видеоклип» былого потрясения. Для людей, снова переживающих травму, она так же реальна, как отражающие реальность сны.

Подобные «видеоролики» совсем не то, что звуковые или зрительные галлюцинации. Сейчас уже ясно, что многие обусловленные психозами галлюцинации являются версиями воспоминаний ^{36} – человек слышит голос из детства, говорящий ему, что он плохой, видит своего мучителя в другом конце комнаты. Но со временем случившееся может переосмысляться и представляться по-другому. Так, опыт крайней беспомощности может вести к галлюцинациям, в которых человек предстает необычайно могущественным, таким, каким быть безопаснее, вроде Иисуса Христа. В этом истинная причина бредовых идей: она не механическая и возникла не в результате повреждения мозга поврежденными генами, на чем более века настаивали психиатры.

Если ребенка совратил собственный родитель, это становится частью его нормального опыта, и когда с возрастом мальчики или девочки понимают, что это ненормально, им приходится подавлять свои воспоминания. Некоторые аспекты, возможно, были детям приятны, может быть, они испытывали что-то вроде эротического возбуждения. Также возможно, что насилие было единственной ситуацией, когда ребенок ощущал любовь к себе. В этом случае встроить в свою взрослую жизнь этот страшный секрет, в отношении которого испытываешь смешанные чувства, еще труднее. Воспоминания и секреты могут начать трансформироваться в галлюцинации или бред, их содержание зависит от изначальной травмы. Врач-терапевт или генетик отбросит идеи пациента как бессмысленный бред и сочтет их результатом нарушения работы мозга. На самом деле содержание бреда имеет большой смысл.