Всеобщая история любви - Диана Акерман Страница 6

Мой дорогой – мой любимый, – чья любовь дает мне силы,послушай, что я тебе скажу:я вышла в поле, где собираются птицы.В одной руке у меня силок, в другой – сеть и дротик.Я видела множество птиц, летевших из земли Пунт,несущих в клювах сладостные благоухания для земель Египта.Первая птица выхватила приманку из моей руки.От нее исходил прекрасный аромат, в ее когтях был фимиам.Но ради тебя, дорогой, любимый, я ее отпущу,потому что мне хотелось бы, чтобы ты вдалекеуслышал бы пение птицы,пахнущей миррой.Как прекрасно выйти в поля, когда твое сердцесгорает от любви!Гусь кричит – гусь, который схватил приманкуи попался в силки.Твоя любовь смутила меня, и я не могу ее сдержать.Я сложу сети, но что мне сказать матери,если я каждый день возвращаюсь без птиц?Я скажу, что мне не удалось расставить мои сети,потому что я попала в сети твоей любви.

Эти стихи, написанные больше трех тысяч лет тому назад, включают в себя большинство тех же самых тем, тревог и радостей, которые мы находим в современной любовной поэзии. Вот что волновало египетских влюбленных и продолжает волновать нас; вот некоторые из их главных тем.

1. Алхимия любви, или Способность преображать. Как это ни печально, но люди всегда были недовольны собой. Даже самые миловидные из нас чувствуют себя так, словно они – вечные гадкие утята, мечтающие превратиться в лебедей. Эволюция сослужила нам дурную службу, развив наши умственные способности настолько, что мы можем вообразить себе недостижимое совершенство. Когда Платон написал, что у всего земного есть идеальный прообраз на небесах, многие восприняли его слова буквально. Однако для меня те идеальные формы, о которых говорил Платон, значимы не их истинностью, но нашим стремлением к безупречному. Никто не может достичь совершенства, и большинство из нас не часто ждут его от других. Однако мы сами к себе очень требовательны. В Древнем Египте влюбленные, чувствуя себя преображенными любовью, исходили из подсознательной веры в магию. В мире, полном опасностей и неожиданностей, ее могла объяснить только вера, а управлять ею могла только магия.

Другая особенность алхимии любви – идея усовершенствования. Почему мы так одержимы мыслью усовершенствовать все, что нас окружает: газон, отделку дома, нашу судьбу, самих себя? Безотносительно к нашим способностям, мировоззрению или состоятельности мы чувствуем, что с нами что-то не так, и нуждаемся в каком-то внешнем влиянии – вдохновении, порыве, который сделал бы нас энергичными или, наоборот, успокоил. Наверное, так происходит потому, что во многом наш жизненный опыт складывается из размышлений, внутренних монологов и мечтаний. Язык помогает нам выразить чувства, но многие ощущения и настроения невыразимы. А память заставляет нас вспоминать наши многочисленные промахи. И уже не важно, что это были ошибки молодости либо тех времен, когда мы нуждались, были напуганы или не так умудрены жизнью. Мы все равно чувствуем себя обманщиками. Сохраняя наши оплошности в тайне, мы предполагаем, что в мире нет таких же неврастеников, как и мы, и что наши недостатки уникальны. Мы думаем, что у потрясающе красивого человека, к которому нас влечет, просто не может быть изъянов. Он излучает добродетели. Если мы его любим, то восхваляем его, подчеркивая все хорошие качества. Благодаря нашей любви он и сам видит себя в новом свете. Благодаря любви тот, кого любят, начинает ощущать себя привлекательным.

2. Идеализация любимого с помощью образов, взятых из природы. Почему человеку приятно, когда его сравнивают со звездами, драгоценными камнями, цветами или благоуханиями? Почему мы не сравниваем друг друга с небоскребами, персидскими коврами, филигранным чугунным литьем, крытыми мостами или дымящимся асфальтом? Нет, иногда мы прибегаем и к таким сравнениям, особенно в современной поэзии, но в основном влюбленные, красноречиво восхваляя друг друга, сравнивают тело любимого или части его тела с солнцем и луной, растениями и холмами. В самом деле: давая рационалистическое объяснение своему плотскому обожанию, влюбленный говорит себе так: «Ее карие глаза темнее ночного сумрака, ее уста свежи как утренняя роса». Или, как описывал свою возлюбленную автор древнеегипетского любовного стихотворения: «Ее черные волосы сияют, как лазурит, ее руки – из чистого золота, как у кумира». Любовь мыслит абсолютами, но единственные известные нам абсолюты – это творения природы или сами боги.

3. Любовь как рабство. Иногда я думаю, что все в нашей жизни можно описать или как борьбу за сохранение собственной свободы, или стремление ее у кого-то отнять. Мы так похожи, что можно подумать, будто от лица всех нас может говорить кто-то один. Но если позволить появиться тирану – в стране или в семье, – то в конце концов против него поднимают восстание. Свобода стоит того, чтобы за нее убивали. На протяжении жизни мы ощущаем свою зависимость от семьи, от общества, от возраста, от половой принадлежности, от работы. И еще – от многого неосязаемого: от традиции, от религиозных предписаний, от наших собственных ожиданий и от того, чего ждут от нас другие. Мы содрогаемся при мысли о том, что можем стать рабами болезни или увечья. Быть роботом – это не по-человечески, и мы ценим те странные особенности, которые свидетельствуют о нашей человечности. Подчиняться приказам – значит стоять у самого подножия тотемного столба, а мы, прямоходящие человекообразные, всегда карабкаемся на вершину.

Однако в любви мы становимся добровольными пленниками. Если идею любимого заменить идеей тирана, но сохранить такую же одержимость, такое же раболепие, такую же жертвенность и такую же неопределенность, утратив свободу, что мы получим тогда? Полицейское государство. В банановой республике сердца маленькие тиранчики могут прийти за тобой ночью и забрать для нежных пыток. Любовь придает тирании респектабельности. Она не только порабощает, но дает указания и директивы, объявляет приказы ^[4]. В стихах влюбленные часто говорят: «Любовь приказала мне идти, и я подчинился». Любовь часто описывают как состояние одержимости, принадлежности. Только нашим правителям и богам мы позволяем владеть нами полностью, душой и телом, как если бы мы были всего лишь куклами чревовещателей, которые приказывают нам действовать и определяют нашу судьбу. Мы воздвигаем храмы и святилища любви, куда входим как просители, и любовь для нас – настоящее священнодействие, религия, располагающая своим личным спасителем, своими служителями и обрядами. Как еще объяснить безрассудство, с которым мы полностью отдаемся любви, если не считать ее проявлением деспотизма или силой природы, сметающим нас божественным торнадо?

4. Бессилие. Отсюда, как это ни парадоксально, следует, что любовь – это одновременно и укрепляющее, и выводящее из строя чувство. Влюбленные живут как во сне, томятся, фантазируют, думая друг о друге. Они не могут сосредоточиться на работе, бросают свои привычные занятия. Мы думаем только о любимом, твердим его имя, как заклинание, все наши мысли сосредоточены исключительно на нем; кроме него, никого не существует. Все остальное только отвлекает. Влюбившись, мы существуем в полуобморочном состоянии. Характеризуя таких влюбленных, мы говорим, что они опьянены или околдованы. Никто не находит особенно странным, что время от времени люди ведут себя как ненормальные, теряют способность ясно мыслить, страдают от болей в животе, не могут по-настоящему спать и грезят часами напролет. Это состояние по всем признакам похоже на болезнь, и, как нам об этом напоминает египетская лирика, любовь всегда описывали как болезнь.