Самоучитель мудрости. Учебник для тех, кто любит учиться, но не любит, когда его учат - Александр Казакевич Страница 6

Есть такая пословица: «Дискуссия — это обмен знаниями, а спор — это обмен невежеством». Каждый дипломат знает, что цель любых переговоров — соглашение, а не победа любой ценой. Опытный переговорщик английский политик Бенджамин Дизраэли давал такой совет: «Если вы хотите завоевать человека, позвольте ему победить себя в споре». Но еще лучший совет — не ввязывайтесь ни в какие споры. А чтобы этого не случилось, перестаньте противоречить тому, что говорят другие. Не забывайте: каждый человек по-своему прав.

Если мы согласимся с тем, что правда всегда чья-то, то, следовательно, выражаясь словами известного американского мыслителя и изобретателя Бенджамина Франклина, «любое категорическое утверждение ложно в силу своей категоричности». Как признается в своей автобиографии Франклин, в молодости он был большим любителем поспорить. Но однажды кто-то из друзей отца беспощадно отругал его, объяснив бессмысленность и недальновидность такого поведения. С того момента поведение Франклина изменилось на 180 градусов.

«Я взял себе за правило воздерживаться от прямых возражений на высказанное кем-либо другим мнение и от каких-либо категорических утверждений со своей стороны, — вспоминает Франклин. — Я запретил себе употребление слов, содержащих в себе категорические нотки, таких как «конечно», «несомненно» и т. д., и заменил их в своем лексиконе выражениями: «представьте себе», «предполагаю», «полагаю, что это должно быть так или этак» или «в настоящее время мне это представляется таким образом.».

Когда кто-нибудь утверждал нечто безусловно ошибочное, с моей точки зрения, я отказывал себе в удовольствии решительно возразить ему и немедленно показать ему всю абсурдность его предположений и начинал говорить о том, что в некоторых случаях или при определенных обстоятельствах его мнение могло бы оказаться правильным, но в данном случае оно представляется или кажется мне несколько несоответствующим и т. д. и т. п. Вскоре я убедился в пользе этой перемены в манерах: разговоры, в которых я принимал участие, стали значительно спокойнее. Скромная манера, с которой я стал предлагать свое мнение, способствовала тому, что его стали принимать без возражений. Ошибившись, я теперь не оказывался в столь прискорбном положении, как раньше, и, будучи правым, гораздо легче брал верх над ошибочным мнением других тем, что приписывал себе самому их ошибки.

Подобная манера, которую поначалу я усваивал не без некоторого насилия над своей естественной склонностью, со временем стала столь необременительной и привычной для меня, что, наверное, за все последующее пятидесятилетие никто не слышал, чтобы из моих уст вышло какое-либо заявление в непререкаемой догматической форме. И именно этой привычке (после того, как она стала неотъемлемой частью моего характера) главным образом я обязан тем, что мое мнение так рано приобрело вес среди моих друзей-сограждан при обсуждении новых или изменении старых общественных установок. Я так полагаю, ибо был весьма скромным оратором, начисто лишенным красноречия, подверженным частым колебаниям в выборе слов, с трудом говорящим на правильном языке, и тем не менее в большинстве случаев мне удавалось отстоять свои позиции».