Величие и ограниченность теории Фрейда - Эрих Фромм Страница 6

Однако все эти данные играют сравнительно незначительную роль по сравнению с интерпретацией Фрейдом сновидения Человека с волками.

«Мне снилось, что стоит ночь, и я лежу в своей постели (моя кровать располагалась ногами к окну, а перед окном росли старые ореховые деревья. Я знаю, что тогда была зима и что мне снился кошмар). Неожиданно окно само собой распахнулось, и я с ужасом увидел, что на большом дереве перед окном сидит несколько белых волков. Их было шесть или семь. Волки были совершенно белые и скорее походили на лис или овчарок: у них были пушистые хвосты, как у лисиц, и они, как овчарки, настораживали уши, когда что-то привлекало их внимание. В ужасном страхе, явно боясь быть съеденным волками, я закричал и проснулся» [17; 29f].

Какова же была интерпретация Фрейдом этого сновидения?

Сновидение показывало, что полуторагодовалый мальчик спал в своей колыбели, проснулся около пяти часов пополудни и увидел «коитус a tergo [сзади], повторенный трижды. Мальчик мог видеть гениталии своей матери и член отца; он понял, и что это за процесс, и каково его значение. Наконец он прервал сношение родителей способом, который впоследствии описывал» [17; 37–38].

Фрейд замечает: «Я теперь достиг точки, в которой должен отказаться от поддержки, которую до сих пор имел при проведении анализа. Боюсь, что это также та точка, в которой читатель откажет мне в доверии» [17; 36]. Вот уж действительно… Создание гипотезы о том, что в действительности случилось, когда мальчику было полтора года, на основании сновидения, в котором мальчик всего лишь увидел волков, представляется примером одержимого мышления при полном игнорировании реальности. Несомненно, Фрейд использует ассоциации и вплетает их в общую ткань, но эта ткань никак не может претендовать на реальность. Эта интерпретация сновидения Человека с волками – один из классических примеров искусства Фрейда интерпретировать сновидения, в действительности свидетельствует о способности и склонности Фрейда воссоздавать действительность из сотни мелких событий, то ли случившихся предположительно, то ли полученных в результате интерпретации, вырванных из контекста и используемых для определенных выводов, соответствующих предвзятой идее.

Таким образом, многое может быть сказано, даже если Фрейд создает абсурдную интерпретацию; его способность наблюдать и принимать во внимание мельчайшие детали как сновидения, как и ассоциаций пациента восхищает. Ничто, каким бы малым оно ни было, не ускользает от его внимания; все фиксируется с чрезвычайной точностью.

К несчастью, о многих учениках Фрейда этого сказать нельзя. Не обладая необычайной силой мысли Фрейда и его вниманием к деталям, они выбрали более легкий путь и создают интерпретации, также абсурдные, но к тому же являющиеся следствием неких смутных спекуляций, чрезвычайно упрощающих ситуацию.

Фрейд же никогда не упрощал; он усложнял все до такой степени, что, дойдя до середины интерпретации, чувствуешь себя почти в лабиринте. Метод мышления Фрейда заставляет видеть, что феномен значит то, чем кажется, но одновременно он может выражать и свое отрицание. Фрейд обнаружил, что каждое подчеркнутое выражение любви может скрывать подавленную ненависть, что неуверенность может скрываться за высокомерием, страх – за агрессивностью и т. д.

Это было важным открытием, но одновременно и опасным. Предположение, что нечто может означать свою противоположность, требует доказательств, и Фрейд активно эти доказательства искал. Если проявить меньшую осторожность, как делали многие его ученики, очень просто прийти к гипотезе, деструктивной для научного мышления. Чтобы не ограничиваться здравым смыслом и показать, что обладает специальными знаниями, не один психоаналитик рутинно заключал, что мотивация пациента противоположна тому, что он таковой считает.

Одним из лучших примеров является «неосознанная гомосексуальность». Она составляет часть теории Фрейда, от которой пострадало немало людей. Аналитик, чтобы показать, что видит глубже поверхности, может предположить, что пациент страдает неосознанной гомосексуальностью. На основании того, что пациент ведет очень активную гетеросексуальную жизнь, делается вывод, что сама эта активность помогает подавить неосознанную гомосексуальность. Если же пациент не проявляет совсем никакого интереса к лицам своего пола, это рассматривается как аргумент, говорящий о том, что полное отсутствие гомосексуального интереса является доказательством подавленной неосознанной гомосексуальности, а если мужчина восхищается цветом галстука другого мужчины, то это несомненное доказательство его подавленной гомосексуальности. Беда, конечно, заключается в том, что при использовании такого метода отсутствие гомосексуальности никогда не может быть доказано, и анализ в поисках неосознанной гомосексуальности, никаких свидетельств которой нет, за исключением базовой исходной идеи о том, что каждое явление может быть противоположностью своему явному значению, нередко продолжается годами. Такая привычка приводила к печальным результатам, поскольку допускала значительную степень произвольности при интерпретации, что часто ведет к совершенно ошибочным заключениям. Просматривается явная параллель между вульгарным фрейдизмом и вульгарным марксизмом, культивировавшимся советской теоретической мыслью. Маркс, как и Фрейд, показывает, что нечто может означать полную свою противоположность, но и для Маркса это оставалось тем, что требуется доказать. Вульгарному марксизму, однако, такое положение служило для утверждения: если какое-то явление не является тем, чем провозглашено, то имеет место нечто обратное; таким образом оказывается легко манипулировать мыслью в собственных догматических целях.