Наслаждение от каждого дня. Доступная всем программа тренинга - Владимир Ромек Страница 6

Не всем ученикам Сократа удалось удержаться на лезвии бритвы его просвещенного гедонизма. Двое из них основали философские школы, прославившиеся гротескно-односторонним развитием и сведением к абсурду противоположных моментов Сократовой этики. Киренская школа получила название от родного города своего создателя Аристиппа. Киренаики утверждали, что душа испытывает лишь два состояния – боль и наслаждение. Все живое стремится избежать первого и достигнуть последнего, человек исключением не является. Поэтому наслаждение они объявили конечным и единственным благом, независимо от того, что служит его источником. Добиваться следует даже удовольствий, вызываемых безобразными вещами. Поскольку наслаждения самоценны, между ними нет различий. При этом телесные удовольствия предпочтительнее «душевных»: они первичны и по происхождению, и по силе.

Киренаики считали условными общепринятые представления о справедливости, чести, дружбе, красоте. Эти «идеи» приобретают для человека смысл лишь в соотнесении с его собственными ощущениями (удовольствия или боли). «Весьма разумно, – говорил киренаик Феодор, – …что человек взыскующий не выйдет жертвовать собою за отечество, ибо он не откажется от разумения ради пользы неразумных: отечество ему весь мир. Кража, блуд, святотатство – все это при случае допустимо, ибо по природе в этом ничего мерзкого нет, нужно только не считаться с обычным мнением об этих поступках, которое установлено только ради обуздания неразумных» ^[17]. Даже дружба эфемерна: мудрец не нуждается в ней в силу самодостаточности, а неразумный забывает о друзьях, как только перестает нуждаться в них.

Итак, хотя формально киренаики развивали тезис Сократа о тождестве блага и удовольствия, исключив из последнего качество разумности, они вернулись к релятивизму софистов, однако «мерой всех вещей» провозгласили только приятные ощущения. И, как было принято в Античности, собственное кредо утвердили своим образом жизни. Глава школы Аристипп прославился готовностью извлекать чувственные удовольствия из чего угодно и платить за них любую цену. Однажды софист Поликсен увидел его за роскошным столом в обществе гетер и стал упрекать. Аристипп спокойно выслушал его и пригласил присоединиться к пиру. Поликсен согласился. «Что же ты ругаешься? – спросил Аристипп. – Как видно, не роскошь тебе претит, а расходы!» ^[18] Долгое время он жил при дворе сиракузского тирана Дионисия, наслаждаясь царской щедростью. Как-то Дионисий прилюдно плюнул в него. Аристипп стерпел, а когда его стали за это ругать, ничуть не смутившись, ответил: «Рыбаки подставляют себя брызгам моря, чтобы поймать мелкую рыбешку; я ли не вынесу брызг слюны, желая поймать большую рыбу?» ^[19]

По крайней мере, одним достоинством Аристипп обладал точно – ханжество ему было совершенно чуждо. Он знал, чего хочет, и выражал свои желания со всей откровенностью, которую мог себе позволить, не опасаясь лишиться желаемого. Его светская прямолинейность распространялась на отношения с сильными мира сего и, судя по всему, если не импонировала им, то развлекала. На вопрос Дионисия о цели его визита Аристипп ответил, что когда он нуждался в мудрости, пришел к Сократу, когда же у него возникла нужда в деньгах, – к тирану. Желаемое он, как говорилось ранее, получил в избытке.

В наши дни Аристиппа назвали бы циником. И это было бы отступлением от исторической правды ^[20]: настоящие циники, или киники, находились в оппозиции к киренаикам. Отталкиваясь от учения Сократа, они отождествили добродетель с отказом не только от неразумных, но и от разумных удовольствий. Чтобы быть нравственным, человек должен научиться обходиться самим собою и ни в чем не нуждаться. Роскошь, изнеженность и прочие продукты того, что в XVIII в. стало обозначаться греческим словом «культура», отделяют человека от природы вещей и его самого, поэтому должны быть с презрением отвергнуты. Руководствуясь этой максимой, самый известный киник Диоген Синопский вечно ходил с сумой, спал на собственном плаще, а жилище себе устроил в глиняной бочке близ храма Метроон (Матери богов) на афинской агоре. Именно он ввел в оборот слово «аскеза» (усилие, тяжкий труд), которым обозначал тренировку тела и души стойко переносить лишения. Удовольствия, утверждал он, угрожают свободе человека, делают его рабом собственных привычек и пристрастий.

Впрочем, демонстративная аскетичность Диогена с лихвой компенсировалась развязностью языка. Традиция донесла до нас множество его язвительных замечаний по самым разным поводам и о самых разных людях. Учеников Евклида он называл желчевеками, красноречие Платона – пусторечием. Тучному ритору Анаксимену он предложил уделить нищим часть своего брюха, тем и себя облегчить, и им помочь ^[21]. Однажды, когда он загорал в Крайни, к нему подошел Александр Македонский и сказал: «Проси у меня, чего хочешь». – «Не заслоняй мне солнце», – ответил Диоген ^[22].