Анатомия глупости - Марина Линдхолм Страница 5

Говорили, что она уж больно крута, что она его заездила, что он ее избаловал, что вот пожила бы с моим, который трезвым бывает только по утрам, да еще и из дома все пропивает, а у нее мужик и не пьет, и не бьет, и не гуляет, и по магазинам ходит, и готовит, а ей все не так. Зажралась.

Помню, что я сама не любила ее манеру разговаривать с мужем и посмеиваться над ним. В моей родительской семье было не принято посмеиваться над мужчинами, даже думать об этом было не принято. Все очень серьезно, мужчина – это серьезно.

А Таня цвела и улыбалась. Конечно, она могла себе позволить предъявлять моральные требования к мужу, за ее спиной стояла мощная фигура папы, и ее муж был не столько ее мужем, сколько зятем ее отца. Остальные женщины в нашем коллективе такого себе позволить не могли ни при каких обстоятельствах.

До ПТУ я работала в одной пригородной школе, она считалась сельской, кадров не хватало, и меня взяли на работу с двумя курсами.

Однажды у меня было «окно», я вышла из своего кабинета, пошла по длинному коридору и вдруг поразилась тому, что в тишине урока я слышу только женские голоса коллег и ни одного мужского.

В то время я была молодой незамужней девкой, которая мечтала о браке как об исполнении своей главной цели в жизни. Я остановилась и стояла, оглушенная неожиданным озарением, что здесь, в этой школе, я и закончу свою жизнь старой девой. За кого же мне выходить замуж? Во всем коллективе только два мужика – учитель физкультуры, который женат на учительнице начальных классов, и военрук, старый и скучный. Половина моих коллег были одинокими, а вторая половина женщин жили со своими алкоголиками не очень-то весело.

Я решила бежать из школы и из поселка.

Однако перед побегом, который пришлось отложить до конца учебного года, мне довелось познакомиться с Наташей, моей полной коллегой, то есть тоже учительницей русского языка. Как я потом поняла, Наташа сбежала из своего маленького городка из-за скандала, связанного с ее молодым мужем.

Они приехали сюда вместе, поселились на квартире, начали работать в нашей школе, он тоже был учителем физкультуры.

Однажды я застала их в лаборантской за неприличным занятием: она облокотилась на наш общий письменный стол, а он задирал ее юбку, приговаривая и припрыгивая от нетерпения. Они встрепенулись, она засмеялась смущенно, а он повернулся ко мне и хлопнул руками, как бы прогоняя меня.

Я вышла из кабинета, через минуту Наташа выглянула и затащила меня внутрь, а он выскользнул за моей спиной.

Она нравилась мне, у нее был очень легкий характер, и она была очень доброжелательной со всеми людьми. Говорила она мягко, медленно, всегда подшучивала, словечки у нее были все сплошь уменьшительно-ласкательные: девчонки, мальчишечки, зайка, киска, малышка, детка…

Она была певунья, быстро организовала хор, они потом ездили на всякие конкурсы, занимали первые места. Она была очень порядочным человеком. Даже ее белые вязаные воротнички, шелковые шали, муфты зимой и шляпки летом – все это говорило о том, что она из хорошей семьи, где все всех любили и уважали, потом оказалось, что ее родители прожили вместе 50 лет, папа полковник в отставке, души не чает в маме, а мама обожает их с сестрой.

Мне не нравился ее Миша, потому что он был хам, тискал молоденьких училок по углам, плоско шутил, обращался с Наташей как с уличной девкой: точно так же тискал и ее на глазах у всех, а мне делал неприличные предложения доставить ему удовольствие и что, дескать, никто об этом ничего не узнает. Мне было очень странно, что они – пара, что живут вместе, и она, похоже, не замечает, что он обычный здоровый конь под 190 ростом и 100 весом.

Она его любила, быстро забеременела раз и другой, у них появились детки, и Наташа уже не сияла как прежде и не пела на бегу, когда поднималась на наш третий этаж. Поговаривали, что Мишка пьет, шляется по бабам, не дает ей денег и вообще ведет себя как свинья.

Лет через 10, когда я уже давно ушла из этой школы и почти перестала даже перезваниваться с Наташей, я встретила его на заправочной станции, я стояла около своей «девятки», а он вышел из своего «газика». Он меня узнал, заулыбался, сказал, что как это так, что такие красивые женщины и без охраны, и не поехать ли нам куда-нибудь обмыть встречу…

Еще через несколько лет я узнала, что они развелись, что он забрал из квартиры почти все, и что они до сих пор делят саму квартиру, потому что он имел право на 25 процентов площади, а подходящего размена все не было. Что Наташа страшно постарела, потеряла почти все свои роскошные волосы, что дети у нее учатся в институтах и большие молодцы, что Мишка ходит к ним под окна ругаться и иногда даже стреляет у них под окном из своего охотничьего ружья и кричит, чтобы Наташка-сука отдала его норковую шапку.

Что же это такое? Неужели нет ни одной хорошей истории для моей повести? Неужели только грустные и печальные?

Очень часто я думаю про мою маму. Наверное, она была счастлива с моим отцом. Они прожили вместе всю жизнь, отец умер несколько лет назад, и мама одна до сих пор. Конечно, она его любила, заботилась, как умела, была ему преданной. А моя бабушка часто напевала шутливую припевку:

– Да, хорошо тебе, маменька, с родным-то батюшкой, а меня отдаете за чужого дяденьку.

Моя бабушка часто напевала старые русские народные песни. Я их слышала все свое детство, никогда особенно не задумывалась – а что же в них такого грустного, почему они такие протяжные?

Женщины жалуются на свою долю, на злодея-мужа, который их бьет, на бедность, на свекровь, на мужнину родню. В некоторых песнях женщины предостерегают молодух не ходить замуж, подольше оставаться в родительском доме. В других песнях женщины насмехаются над злодеем-мужем и его родней с весельем висельника, а, была – не была! Часто в женских песнях говорится о том, что хороша жизнь, если муж хороший, а если плохой – то жизнь тяжела. А песням этим очень много лет, то есть выходит, что женщины были несчастливы с мужьями и до революции, и до войны, и до перестройки? И очень интересно, только ли мы, русские женщины, рассуждаем так?

История моего первого замужества, которое продлилось всего два или три месяца, может быть одной из затейливых иллюстраций к всемирной женской истории.

Когда мне было лет 18, я пала жертвой своей первой настоящей любви. Школьные истории и дружбы, а до них почти детсадовские влюбленности – не в счет.

Итак, мне было 18, и я только что сдала свою первую в жизни сессию в институте. На новогодней дискотеке в холле общежития среди шума и мигающих огоньков он увидел меня. Я-то его как раз не видела. Я была занята своим платьем, которое мне сшила мама чуть ли не из занавески, по крайней мере, ткань выглядела как тюль. Я навертела волосы на бигуди, потом взбила их до невероятного объема, подвела глаза и накрасила губы, и со всей этой красотой, невероятно погруженная в себя, стояла у колонны.

Тут Он и возник. Все мы переживали нечто подобное – вот тут Он и …