Инстинкты и смысл жизни. Почему в нас так много животного - Дуглас Кенрик Страница 49

К тому времени, как я перешел в среднюю школу, от банды Гаррисонов и духу не осталось, причем некоторые попали в тюрьму. Но появилось новое поколение хулиганов на дворе государственной школы № 70. Про новых нарушителей спокойствия говорили, что они не только пили и дрались, но еще и баловались наркотиками, в том числе глотали «депрессанты» и нюхали клей. Хотя с некоторыми из буянов нового поколения я играл в детстве, позже для общения я выбрал другую компанию. Я начал проводить время в близлежащем парке с подростками, которые тоже окончили школу Св. Иосифа, а потом в большинстве своем продолжили среднее образование в разных католических школах.

Я избежал дурного влияния со стороны тех, кто нюхал клей на задворках школы № 70, и моим родителям надо бы было радоваться. Но они не одобряли моих новых товарищей. Они рассчитывали, что я буду проводить время со своими одноклассниками из элитной иезуитской школы «Риджис» в Манхэттене, где все учащиеся получали стипендию. Моим же новым друзьями, называвшим себя парнями с 46-й улицы, было далеко до интеллектуалов из «Риджис». Это были главным образом учащиеся католических школ для среднего класса, таких как «Пауэр Мемориал» или «Матер Кристи». Кое-кого из парней с 46-й исключили из католической школы, и они оказались в городской школе «Брайант», где в туалетах также нюхали клей, а по этажам патрулировал принятый на полную ставку полицейский. В отличие от юных школяров из «Риджис», которые проводили время в библиотеке и одевались в магазине «Братьев Брукс» ^[48], парни с 46-й улицы носили узкие брюки из акульей кожи и нагуталиненные полуботинки, курили в парках сигареты, заигрывами с девушками и слушали транзисторные радиоприемники, предпочитая ритмы ду-вуп. Как сказали мои родители, я связался с дурной компанией.

Оглядываясь назад, я понимаю, что мои родители были абсолютно правы. Парни с 46-й улицы не просто оказывали на меня дурное влияние, так что я пропускал воскресную службу в церкви, тайком курил «Лаки Страйк» и пил портвейн, они были погаными друзьями. Они высмеивали меня за то, что я учился в «Риджис», и говорили, что там учатся только «тупые педики-подхалимы» (в то время так называли умников-зануд). Они насмехались над тем, что я был худой и высокий, что у меня были большие ноги и крупный нос, а старшие ребята надо мной нещадно издевались. Еще они обзывали меня сопляком, когда я отказывался драться с типами вроде Марти Магно, — внешность у него была как у Аль Капоне, и он колотил противника головой об асфальт, чтобы поставить точку в драках, которые он, кстати, никогда не проигрывал. Хоть я был у самого подножия пирамиды в этой иерархии хулиганов, я изо всех сил старался, чтобы они меня признали. А в школе приходилось общаться с худосочными «ботаниками», способными оценить интеллектуальные поиски, в которых, возможно, я бы преуспел. Я полностью пренебрегал умственной работой, бесцельно болтаясь в парке и тратя бессчетные часы на то, чтобы терпеть насмешки шайки драчунов. Я забросил учебу, и меня исключили из «Риджис» (тщетно я надеялся, что если не буду ходить в школу для умников, то эти крутые парни перестанут относиться ко мне как к зубриле).

Я покатился под гору, и исключение из школы «Риджис» было еще не концом падения, которое ускорила моя дружба с дурной компанией. Через шесть месяцев меня исключили из другой католической школы — «Пауэр Мемориал» — за то, что я ужасно вел себя на уроках и продолжал мораторий на учебу. Сбылось то, чего больше всего страшились мои родители: я «докатился» до той самой школы «Брайант», где ходили в уличной одежде и нюхали клей. Родители решили переехать в Лонг-Айленд, и это переселение было задумано отчасти для того, чтобы вырвать меня из обстановки, где я «скатывался» к злостным нарушителям и мог пойти по стопам своего давно забытого биологического папаши, который в то время мотал срок в тюрьме «Синг-Синг».