Психология масс и анализ человеческого "я" - Зигмунд Фрейд Страница 42

Не будем забывать и то, что каждый гражданин этого культурного мира формировал свой индивидуальный «Парнас» или «Афинскую школу». Из всего множества великих мыслителей, поэтов, художников всех наций он выбирал тех, кому был обязан лучшим в себе, выбирал то, что стало ему доступным и принесло радость и понимание жизни; это могли быть как достижения бессмертной древности, так и достижения культуры его собственной нации. Никто из великих не был ему отныне чужд только из-за того, что изъяснялся на другом языке, наоборот – помогал ему проникать в суть человеческих страстей, быть поклонником искусств, внимать пророческим речам; при этом никто не заставлял его отказываться от собственной нации и забывать язык любимой родины.

Эту радость жизни в культурном сообществе нарушали временами голоса, предупреждавшие о том, что из-за застарелых противоречий войны неизбежны даже между его членами. Никто не хотел в это верить, да и как можно было вообразить себе такую войну, даже если бы она вдруг случилась? Как лишний повод показать достижения прогресса в сравнении с теми дикими давними временами, когда афинские амфиктионии после взятия одного из союзных городов запретили разрушать дома, вырубать оливковые рощи и лишать город воды? Как рыцарский поединок, цель которого ограничена демонстрацией превосходства одной из частей культурного сообщества; как поединок, в ходе которого будут избегать ненужных потерь и страданий среди тех, кто не имеет прямого отношения к конфликту, поединок, в ходе которого будет оказана самая квалифицированная помощь раненым, а обе воюющие стороны проявят уважение к врачам и фельдшерам? Естественно, такая война не должна была коснуться тех, кто не мог в ней участвовать, – женщин, которым вообще чуждо ремесло войны, и детей, которые, когда вырастут, будут друзьями и товарищами, независимо от того, в какой из стран они родились. Культурное сообщество надеялось, что будут сохранены все международные культурные учреждения и организации, в которых в мирное время воплощалось великое культурное общество.

Конечно, и такая война была бы полна невыносимого ужаса, но она не повлияла бы на сохранение и развитие этических связей и отношений между выдающимися представителями человечества, между народами и государствами.

Война, в которую мы не хотели верить, разразилась и принесла с собой страшное разочарование. Она не только оказалась более кровавой и более опустошительной, чем все прошлые войны, она не только сопровождается большими потерями благодаря невиданной мощи наступательных и оборонительных вооружений – она ведется по меньшей мере так же жестоко и с таким же ожесточением, как и все войны в мировой истории. Эта война преступила все мыслимые ограничения, которых люди придерживались в мирное время, отринула то, что люди назвали международным правом, она не признает неприкосновенности раненых и врачей, не делает различий между солдатами и мирным населением, не уважает прав частной собственности. Война в слепой ярости сметает все на своем пути, сметает так, как будто после нее никогда не наступит мир между людьми, как будто после нее не будет уже никакого будущего. Война рвет все узы, связывающие противоборствующие ныне народы, и грозит оставить по себе ожесточение, которое надолго сделает невозможным восстановление прежнего единства.

Война обнажила и еще один, непостижимый феномен: оказалось, что народы культурного сообщества так мало знают и понимают друг друга, что воюют, испытывая лишь ненависть и отвращение к своим противникам. Так оказалось, что одну из культурных наций ненавидят настолько, что пытаются исключить из культурного сообщества как «варварскую», невзирая на те великие достижения в культуре, которых она добилась. Мы живем надеждой, что беспристрастные историки представят доказательства, что именно эта нация, на языке которой пишутся эти строки, нация, за победу которой бьются наши родные и близкие, меньше других преступила законы человечности, но кто в такое время решится взять на себя роль судьи в собственных делах?

Народы – хоть и очень приблизительно – представлены теми государствами, в которых они живут. Государства, в свою очередь, представлены правительствами, которые ими управляют. Каждый представитель народа во время этой войны с ужасом убеждается в том, к чему его начали приучать еще в мирное время: государство лишило индивида права совершать противоправные действия, и не потому, что оно его отменило и уничтожило, а потому, что оно его монополизировало, как соль и табак. Государство, ведущее войну, присвоило себе право творить беззакония, лишив такого права своих подданных. Государство помогает себе не только позволительной хитростью, но и сознательной ложью и злонамеренным обманом относительно противников, причем в мере, превосходящей обман всех прошлых войн. Государство требует непререкаемого послушания и жертвенности от своих граждан и при этом затыкает им рот с помощью цензуры, запрета на обмен информацией и высказывание собственного мнения. Эта цензура деморализует интеллектуалов, делая их заложниками пренеприятных ситуаций и беспочвенных слухов. Государство освободило себя от всех обязательств и договоров, связывавших его с другими государствами, дало полную волю своей алчности и властолюбию, каковые индивид обязан из патриотизма одобрять.

Никто не возражает против того, чтобы государство преступало законы – в противном случае оно окажется в невыгодном положении. Для индивида также оказывается невозможным следование нравственным нормам и неучастие в неоправданных жестокостях, а государство, со своей стороны, редко оказывается способным вознаградить гражданина за те жертвы, которых оно от этого гражданина требует. Не стоит также удивляться тому, что расшатывание всех нравственных норм в отношениях между нашими властителями дум оказывает влияние на моральное состояние отдельных индивидов, ибо наша совесть – отнюдь не твердый и непреклонный судья; наша совесть, по своему происхождению, есть лишь «социальный страх», и ничего более. Когда общество перестает упрекать своих членов в безнравственности, люди освобождаются от подавления злых влечений и решаются на жестокость, коварство, предательство, дикость и все те деяния, которые раньше они считали несовместимыми со своим культурным уровнем.

Итак, граждане мира, о которых я писал выше, беспомощно стоят посреди ставшего им чуждым мира. Их великое отечество рассыпалось в прах, общее достояние разграблено, сограждан унизили и рассорили!

Надо кое-что уточнить в отношении этого разочарования. Если отнестись к нему строго, оно не является оправданным, поскольку является всего лишь крушением иллюзии. Иллюзии помогают нам избавиться от неприятных чувств, заменяя их получением удовольствия. Мы должны безропотно принять, что в конце концов все иллюзии неизбежно сталкиваются с действительностью и разбиваются вдребезги.

Эта война двояким образом усиливает наше разочарование: ослаблением нравственности государств, соблюдающих какие-то нормы лишь внутри своих стран, и жестокостью в отношении отдельных индивидов, более не считающихся представителями высокоразвитой культуры человечества.

Мы начнем со второго пункта и попытаемся в короткой фразе сформулировать то мировоззрение, которое собираемся подвергнуть критике. Как, собственно говоря, представляют себе процесс, в результате которого отдельный индивид достигает высокой ступени морали и нравственности? Первый и самый очевидный ответ гласит: человек добр и благороден с рождения. Это мнение мы не станем ни рассматривать, ни комментировать. Второй ответ гласит: в данном случае речь идет о процессе развития, в ходе которого под влиянием воспитания и культурного окружения в человеке искореняются злые наклонности и замещаются наклонностью к добру. В таком случае нам остается лишь удивляться тому, что зло с неистовой силой прорывается в поведении столь воспитанных людей.