Анатомия глупости - Марина Линдхолм Страница 41

Он рассказывал ей обо всем, что видел сам, а повидал он немало.

Он жил несколько лет в конторе, потом его перевезли в школу, и там он провел несколько очень плодотворных лет. Затем «на лето» его перенесли на подоконник, пока в школе каникулы, и за это лето он так вырос и окреп, что его не стали трогать и оставили жить здесь, на подоконнике.

Он рассказывал ей про дальние страны, про людей и их удивительных детей, которые с самого рождения отделены от родителей и не имеют никаких общих с родителями стебельков или корней.

– Неужели? – восклицала она и дрожала листиками.

Часто он рассказывал про внешний мир, как там много места и солнца, ведь его неоднократно переносили из одного помещения в другое прямо на руках.

– А я переезжала в бумажном пакете и ничего не видела. Как должно быть прекрасен этот внешний мир, – говорила она мечтательно.

Так прошло лето, фиалка вырастила новые листья и бутоны, и со дня на день ожидалось появление новых розовых цветков.

Каждое утро алоэ улыбался на ее ахи и охи, что бутоны совсем не набирают в объеме, и не надо ли добавить света, ведь наступала осень…

Однажды на подоконнике появился красавец-фикус.

У него были блестящие твердые листья, прямой ствол, и выглядел он очень браво.

Его поместили по другую сторону от фиалки, так что она оказалась в центре, между алоэ и фикусом.

Фикус сразу же распрямил и расправил свои роскошные листья, огляделся, увидел фиалку и заговорил:

– Надо же, какая прелесть!

Дорогая, вам никто не говорил, что у вас восхитительный цвет бутонов? Должно быть, здесь очень мило, если такие красотки так отлично себя чувствуют.

Позвольте представиться – фикус.

А кто это там, в дальнем углу? Привет, дружище, как тут у вас с досугом? Есть что-нибудь интересное, кроме полива? На моем прежнем месте нам включали музыку, облучали специальными лампами и купали под душем каждую субботу.

Больше он уже не останавливался, говорил без перерывов.

Наивная фиалка слушала, замерев и прижав к себе листики.

Она уже не ахала по поводу бутонов, забывала подставлять листики под солнце, плохо спала и вздыхала чаще обычного.

Алоэ понял, что она влюблена.

Он заволновался, и не потому, что ревновал, а потому, что испугался за фиалку.

Она такая наивная, такая неопытная!

Скоро фикус перерастет размеры оконного проема, и его перенесут в комнату или к другому окну, и тогда она умрет от горя. Или того хуже – фикус влюбится в ту лохматую герань, что стоит немного в стороне, на маленьком столике.

Он уже начал перебрасываться фразами с этой знойной красавицей.

Каждый раз, когда он начинал свою беседу с геранью, фиалка сжималась и плакала.

Однажды ночью алоэ решил спасти свою маленькую подругу.

Он любил ее так сильно и так нежно, что скорее бы умер, чем допустил бы ее страдания.

Она плакала все чаще.

Фикус начал покрикивать на нее и совершенно загородил от нее солнце.

Ее робкие просьбы и нежные упреки приводили его в бешенство.

У алоэ появился план.

Он начал накачивать влагу в те свои листья, которые упирались в стекло.

Листья становились твердыми и отжимали горшок с алоэ в противоположную сторону.

Он двигался очень медленно, вспоминая своего старого друга кактуса, который и научил его этой штуке с листьями. Просто листья должны быть очень твердыми, тогда можно двигаться по подоконнику.

Кактус перемещался вслед за солнцем, алоэ же никогда раньше этого не делал.

Он двигался очень медленно, перекачивая влагу в другие листья, те, что поворачивались к стеклу.

Это была большая работа – перекачать воду из одних листьев в другие, но времени было достаточно.

Алоэ приблизился и миновал фиалку.

Она спала, вздыхая и всхлипывая.

Бедняга, – подумал алоэ, – завтра утром она увидит, что фикус исчез, расплачется, заболеет на пару дней, но потом утешится и снова станет веселой и нарядной.

Наконец его листья коснулись керамического горшка с фикусом.

Алоэ втиснулся между окном и фикусом и начал сталкивать его с подоконника.

То, что было трудно для собственного тяжелого горшка, оказалось почти невозможным для двух крупных растений.

Алоэ напрягся, почувствовал, как лопаются внутренние протоки, и клеточный сок вытекает на поверхность листьев. Он продолжал увеличивать давление и буквально рвал свои ткани. Фикус сдвинулся. Давления не хватало, потому что сок вытекал наружу, Алоэ подумал, что есть еще резервы, которые он приберегал для своих детей, но им все равно не суждено родиться, поэтому резервы можно использовать. Он еще увеличил давление, фикус вздрогнул и проснулся.

– Ты чего, старик, ты чего? Ты что делаешь? Ты заболел? Стой! Мы же упадем!

Дрогнула занавеска, раздался грохот, оба упали на пол. Утром мусор убрали, пол вымыли, шторы задернули.

– Наверное, ночью был ветер, окно открылось, и два горшка с цветами разбились. Ничего, купим новые.

И никто не заметил, как плакала маленькая фиалка и какие красивые цветы раскрылись среди ее листьев сегодня утром.