3 ошибки наших родителей. Конфликты и комплексы - Андрей Курпатов Страница 30

Подобные попытки, конечно, возможны, но иерархическомуинстинкту они не понятны. У животных, которые нам и оставили в наследство этотинстинкт, нет «я», а поэтому подобных проблем просто нет и не может быть. Такчто здесь мы имеем классическую ситуацию — биологическое и человеческое внутринас входят в жесткий клинч, вызывая тем самым массу самых серьезных и,зачастую, весьма неприятных последствий. Сейчас нам предстоит понять содержаниеэтого конфликта. Вот ребенок сообщает о том, что у него есть его «я». Делает онэто по-разному: не соглашается с родителем, спорит, игнорирует егораспоряжения, показывает, что тот ему не указ. Малыш чувствует силу своего «я»и не собирается отказываться от тех дивидендов, которые оно ему сулит — правона собственное мнение, право на реализацию своих желаний, право на пресловутое«Нет!»

Родителя, конечно, это может и забавлять, но в большинствеслучаев ничего забавного для него в этом нет, ведь если он что-то от ребенкатребует, то делает это для чего-то, а не просто так. Непослушание автоматическипробуждает в нем его иерархический инстинкт. В природе это бы завершилось ничемне прикрытой вспышкой агрессии — родитель пришел бы в ярость и устроил ребенкувзбучку. Но, к счастью, каменный век миновал, поэтому подобное поведениеребенка вызывает у него лишь чувство раздражения, с которым родитель пытаетсябороться.

Впрочем, мы прекрасно чувствуем эмоциональные реакции своегородителя и не умеем еще быть ему благодарными за то, что он пытаетсясдерживаться. Нам в принципе не нравится то, что он так поступает. Нашему «я»,далекому от понимания законов биологического иерархического инстинкта,непонятно, почему его волю ограничивают. Не зная истинных причин происходящего(в яслях эволюционную биологию, как известно, не проходят), мы ищем доступныеспособы объяснения его поведения. И, к великому сожалению, они оказываютсявесьма и весьма неконструктивными.

Ребенок, оказавшийся в такой ситуации, решает, что его «нелюбят», «не уважают», «не ценят» и т. п. Конечно, он не осознает это так, какэто сделал бы взрослый, но какое-то смутное ощущение можно выразить именно так.По сути, всякий раз в подобных ситуациях мы чувствовали, что нам дали пощечину.Причем у нас, разумеется, не было никакой возможности расценить згу пощечинукак удар по действию, мы воспринимали ее как удар по собственной личности, мычувствовали себя оскорбленными.

Со стороны все это, конечно, выглядит забавно, но важно то,что мы при этом чувствовали. Трех-четырехлетний ребенок способен уже обижаться,и делать это самым обстоятельным и серьезным образом! Родитель же не понимает,что он оскорбляет ребенка, точнее — что ребенок чувствует себя в такой ситуацииоскорбленным, и это поведение малыша может казаться ему смешным, комичным,забавным.

Из-за того, чго у человека есть его «я», которого нет уживотных, ваш иерархический инстинкт пробуждается раньше того времени, когда мыинеем реальную возможность претендовать на «первые роли». Так что между нами инашими родителями, которые еще не видят основании отдавать нам роли«начальствующих субъектов», возникали постоянные конфликты и трения. Конечно,они были естественны, но и сопровождавшие их травмы были неизбежными. Врезультате наше стремление к «власти» стало деформироваться, невротическиусиливаться.

Сравнивая себя с недостижимым идеалом совершенства, человекпостоянно преисполняется чувством, что он ниже его, и мотивируется этимчувством.

Альфред Адлер

Случаи из психотерапевтической практики:

«Мала, я вырасту и убью тебя...»

История, которую я сейчас буду рассказывать, не кажется мнеэксклюзивной. Нечто подобное переживают многие дети, и впоследствии онивспоминают об этом не без чувства ужаса, прошедшего через всю их жизнь послетой минуты. Но меня лично ужасает другое: как родителям удается довести-такиребенка до того, что он умудряется на такое сподобиться.

Алексей, которому было около тридцати, обратился ко мне поповоду конкретного страха — страха полетов на самолетах. Незадача — летать надо(дела и должность обязывают), а страшно — вдруг рухнет с десяти-то тысячметров?! Впрочем, в психотерапии часто так случается — слово за слово, проблемаза проблемой, а там, глядишь, и вышли совсем не на то, с чем пришли. В случаеАлексея было именно так.

С его страхами мы достаточно быстро разобрались, поделалиупражнения, выработали новую модель поведения (способ думать и действовать вситуации полета), апробировали ее в реальных условиях и, казалось бы, дело сконцом. Поставленные цели достигнуты — до свиданья, доктор, до свидания! Исвидание состоялось через несколько месяцев, причем совсем по другому поводу.Самолеты молодого человека больше не беспокоили, мучило «что-то внутри».

Алексей женился три года назад и, в целом, был доволен своимбраком. Мучило его теперь чувство вины или, точнее сказать, неловкости поотношению к матери. С чем оно было связано? С матерью у Алексея всегда былировные, хорошие отношения. Она его поддерживала и одобряла, гордилась им,помогала чем могла. В общем, не к чему придраться. Однако же теперь, когда онжил отдельно от нее, у него не возникало желания, внутренней потребности встречс матерью.

Умом он прекрасно понимал, что навещать мать нужно, темболее что ей к этому времени было уже под шестьдесят, да и скучала она по нему.Но что-то никак ему это дело не давалось. Всегда возникали какие-то причины —то времени не хватает, то решит, что навестит, да забудет, вспомнит ужевечером. Короче говоря, что-то странное — ноги не несут, и баста! Надо, а ссилами не собраться, и главное — чувство долга есть, а внутренней потребности —днем с огнем не найти.

Конечно, просто так, с улицы, с такой проблемой кпсихотерапевту не заходят, но поскольку дорога известна, то почему бы неспросить. Вдруг подскажет чего... Я попросил Алексея рассказать мне самыеранние эпизоды, что он помнил из своей детской жизни. Он рассказывал мне о том,о другом, третьем — все какие-то обрывки, истории-зарисовки: он и мама—в доме уее родителей, где они жили, он и мама — на летнем отдыхе, он и мама — по дорогев школу.

Мало-помалу он стал вспоминать случаи своего униженияматерью. Он вспоминал, как ему было обидно, когда мама вставала на сторону егообидчиков — ребят из деревни, где он проводил с ней лето, детей, приходивших кнему в гости, если между ними возникали какие-то разногласия, его двухдвоюродных братьев, которые были старше и пользовались большим расположением ееродителей. Почему она так поступала, ему всегда было непонятно.

Умом он понимал, что мама его любит, но то, что онапредпочитала ему других детей, глубоко его ранило. Она объясняла применяемые кнему меры наказания как способ заставить Алексея быть менее конфликтным, невыпячивать свое мнение, не спорить и не ссориться с детьми. Алексею это былонепонятно, ведь всякий его поступок казался ему естественной реакцией. Если утебя отбирают игрушку — почему не возмущаться? Если тебя не слушают — почему тебене ввязаться в драку? Для малыша эти реакции — норма, он так защищает себя исвой статус в социальной группе, среди сверстников. Почему он должен быть«хорошим», когда другие поступают «плохо»?