Самый великий торговец в мире - Ог Мандино Страница 3

Стояла глубокая зима, и на Масличной горе свирепствовал жуткий холод. Из Иерусалимского Храма через узкое ущелье Кедронской долины тянулся густой запах дыма, ладана и горящей плоти, смешиваясь с вязким ароматом растущих на горе терпентинных деревьев.

На открытом склоне, в непосредственной близости от селения Вифания, остановился для отдыха огромный торговый караван Патроса из Пальмиры. Час был поздний, и даже любимый жеребец великого торговца прекратил обгрызать нижние ветки фисташковых деревьев и устроился подле мягкой лавровой изгороди.

За длинной вереницей притихших палаток густые конопляные заросли обвивали четыре старых оливковых дерева, образуя загон, где едва можно было различить сбившихся в кучу ослов и верблюдов. За исключением двух стражей, охранявших повозки с товаром, единственное движение исходило от длинной тени, отпечатывавшейся на большом шатре Патроса из козьего волоса.

Сам хозяин палатки в негодовании расхаживал вперед и назад, периодически останавливаясь, хмурясь и качая головой, глядя на молодого человека, робко преклонившего колени у входа в шатер. Наконец Патрос опустил свое немощное тело на ковер из золотых нитей и подозвал к себе юношу:

– Хафид, ты всегда был мне как сын. Я удивлен и озадачен твоей просьбой. Может быть, ты не доволен работой?

Юноша уставился на ковер:

– Доволен, господин.

– Может быть, постоянно растущие караваны усложняют уход за животными?

– Нет, господин.

– Тогда, будь так добр, повтори свою просьбу. И поясни, что конкретно побудило тебя обратиться ко мне с такими необычными словами.

– Я хочу стать вашим торговцем, а не просто погонщиком верблюдов. Хочу стать таким, как Хадад, Симон, Халев и прочие, чьи повозки, груженные товарами, животные едва могут тянуть, и кто возвращается, везя вам золото и зарабатывая золото для себя. Я хочу выбиться в люди. Пока я обыкновенный пастух, я пустое место, но, став вашим торговцем, я смогу обрести богатство и успех.

– Откуда тебе это известно?

– Я часто слышал, как вы говорили, что ни одна другая профессия и ни одно другое занятие не открывают перед человеком столько возможностей выбраться из бедности, как торговля.

Патрос начал было согласно кивать, но, поразмыслив, продолжил засыпать юношу вопросами.

– А ты уверен, что сумеешь справиться не хуже Хадада и остальных?

Хафид решительно взглянул в глаза старику и ответил:

– Много раз мне доводилось слышать, как Халев жаловался тебе на невзгоды, объясняющие его низкие продажи, и столько же раз вы напоминали ему, что каждый в состоянии за короткое время продать абсолютно все товары с вашего склада, если только потрудится изучить принципы и законы торговли. Если вы полагаете, что Халев, который слывет глупцом, может усвоить эти принципы, то разве я не смогу овладеть особыми знаниями?

– Если ты овладеешь этими принципами, какова будет твоя цель в жизни?

Поколебавшись, Хафид ответил:

– Все в этих краях называют вас великим торговцем. Мир никогда не видел такой торговой империи, какую удалось построить вам. Я намерен превзойти вас, величайшего купца, богатейшего человека и самого великого торговца в мире!

Откинувшись назад, Патрос принялся внимательно изучать смуглое лицо юноши. Одежда молодого человека все еще пахла животными, однако в его манерах не чувствовалось смиренности.

– А что же ты будешь делать со всем этим богатством и той безграничной властью, которая ему сопутствует?

– Я последую вашему примеру. Моя семья будет обеспечена только самым лучшим, а остальным я поделюсь с нуждающимися.

Патрос покачал головой.

– Богатство, сынок, никогда не должно служить целью. Говоришь ты красиво, но это лишь пустые слова. Истинное богатство в сердце, а не кошельке.

Но Хафид не унимался:

– А вы, господин, разве не богаты?

Старик улыбнулся дерзости Хафида:

– Хафид, если говорить о материальном богатстве, между мной и самым нищим попрошайкой возле дворца Ирода существует лишь одно различие. Нищий думает о своей следующей трапезе, а я – о трапезе, которая станет для меня последней. Нет, сын мой, не стремись к богатству и трудись не только ради того, чтобы разбогатеть. Стремись к счастью, к тому, чтобы любить и быть любимым, и, самое главное, к душевному спокойствию и равновесию.

Хафид продолжал упорствовать:

– Но все это немыслимо без золота. Кто сможет в бедности сохранить душевное спокойствие? Разве можно быть счастливым на пустой желудок? Как выразить свою любовь к семье, не имея возможности накормить ее, обуть и дать крышу над головой? Вы сами говорили, что богатство должно приносить радость другим. Почему же тогда мое желание разбогатеть недостойно? Бедность может считаться добродетелью и даже образом жизни для монаха в пустыне, ибо он должен заботиться только о себе и угождать лишь своему богу. Но, по моему мнению, бедность свидетельствует об отсутствии либо способностей, либо амбиций. Я не обделен ни первыми, ни вторыми!

Патрос нахмурился:

– Что послужило причиной столь бурно разыгравшегося честолюбия? Ты говоришь об обеспечении семьи, но у тебя нет семьи, кроме меня, усыновившего тебя после того, как бубонная чума унесла жизни твоих родителей.

Темный загар на лице Хафида не мог скрыть внезапный румянец, окрасивший его щеки:

– Пока мы стояли лагерем в Хевроне, прежде чем двинуться сюда, я встретил дочь Калнеха. Она… она…

– Ага, вот правда и выходит наружу. Любовь, а не благородные идеалы, превратила моего погонщика верблюдов в могучего воина, готового сразиться со всем миром. Калнех очень состоятельный человек. Его дочь и погонщик? Никогда! Но его дочь и богатый молодой и привлекательный торговец… это в корне меняет дело. Так и быть, мой юный солдат, я помогу тебе начать карьеру торговца.

Юноша кинулся на колени и схватил край халата Патроса:

– Господин, господин! Какими словами возможно выразить мою благодарность?

Патрос вырвался из рук Хафида и сделал шаг назад:

– Я бы посоветовал тебе пока повременить с благодарностью. Какую бы помощь я тебе ни оказал, она будет что песчинка по сравнению с горами, которые тебе придется свернуть самостоятельно.