Жизнь взаймы. Как избавиться от психологической зависимости - Ирина Млодик Страница 2

– А помнишь, как на корпоративе Вадик здорово придумал с шашлыками? Всем так понравилось… – сказала она, тоскливо водя пальцем по чашке. Эту чашку она ему подарила: из Греции привезла, когда его не отпустили в отпуск и она поехала туда на неделю с Маринкой.

– Тебе мяса, что ли, захотелось? Так давай я на рынок сбегаю, тут недалеко совсем, за полчаса управлюсь.

– Да нет, при чем тут мясо, – обиженно вздохнула она. – Просто вспомнила.

Ей просто очень хотелось снова и снова произносить его имя, слушать, как оно звучит. Хотелось хоть с кем-то поговорить о нем, рассказать обо всех этих дурацких мелочах, которые сейчас казались полными значения.

– А вот и нечего вспоминать. Что он придумал-то? В листьях каких-то мясо замариновал. Потом же шашлык не ел никто из-за этого странного запаха. Вечно он у тебя экспериментировал, вот и доэкспериментировался. Новатор, понимаешь… Садись давай, блины ешь, с чем ты их будешь? С маслом, сметаной, вареньем? – Ларка по-хозяйски рылась в холодильнике, который сама же и наполнила.

– Я не хочу блины…

– Не, ну здрасте, а для кого же я их пекла тут битый час? Давай садись. Молоко будешь? Или чай? Лучше с чаем, а то я масла не пожалела. А между прочим, он мне никогда и не нравился!

– Ну при чем тут ты?

– Как при чем? Я же человек со стороны. Я все вижу. Это вам, дурехам, как влюбитесь, так любовь пеленой глаза застилает. А я сразу видела: предатель. Вот до всего ему было дело. Все хотел узнать, даже образования у него два было. Вот скажи, зачем ему два?

– А что тут такого? Умный просто, учиться любит.

– И что, в первый раз его плохо выучили?

– Ларка, слушай. Может, мне ему позвонить, спросить, когда оставшиеся вещи заберет? Вдруг я переезжать надумала и мне его вещи девать некуда.

– Что это ты надумала? Зачем тебе переезжать? У тебя до метро три минуты. Кто из такой квартиры переезжает? Да и Маринка с вас плату брала по-божески, где ты найдешь отдельную квартиру за такие деньги? Разве что за Кольцевой, а у тебя почти центр! – Ларка, домывавшая сковородку, повернулась к ней с угрожающим видом.

– Да я не про это… Ну как будто я переезжаю, понимаешь? Просто чтобы повод был позвонить. Чтобы голос его услышать… Как ты думаешь, что он сейчас делает?

– Повод! Вот так он и поверит, что ты съехать собралась! Как будто он не знает, как вам эта квартира досталась. Что если б не Маринкина доброта…

– Ну что ты все про квартиру! Я ж тебе про него.

Про него, про него… Когда же покинет ее это навязчивое желание говорить про него хоть с кем-то. Она даже думала кошку завести или собаку, чтобы с ними разговаривать. Но не было сил, за животными же ухаживать нужно. А ей самой хотелось стать кошкой в чьем-то чужом доме… Хотелось тереться о хозяйские ноги, а потом свернуться калачиком на чьих-то надежных коленях и почувствовать теплую руку у себя на спине…

Слезы опять полились против воли, ну когда же она перестанет реветь?

– Та-а-ак, нет, ну вы посмотрите, снова нюни распустила! – переполошилась Ларка. – Слушай, перестань уже по нему убиваться! Гос-по-ди… Ну хочешь звонить, на, звони.

Ларка быстро схватила свой телефон, нажала на кнопку набора и протянула ей.

– Зачем! – заорала она в панике и отбросила телефон, словно он был гремучей змеей.

– Вот чокнутая! – Ларка на лету подхватила трубку – Алё, Вадик, привет. Это Ларка. Чего делаешь? А… Слышь чего, тут Танюшка с тобой поговорить хочет. Почему сама не наберет? Да кто ж ее поймет… Страдает она по тебе, дураку… И чего страдает? На, даю тебе ее.

– Привет… – от звука родного голоса кишки свернулись в животе в тугой клубок, что-то внутри разбухло, и звук вышел сиплый, как из-под земли. Кровь гулко застучала в голове, она согнулась, пряди упали на лицо, захотелось спрятаться, свернуться, чтобы никто не видел. – Я хотела тебя спросить, когда ты заберешь свои вещи?.. Мешают? Да нет, не очень. Когда переезжаешь? В мае? К кому?.. Ну да, конечно, до мая не помешают. Да, пока.

Ей захотелось выть, или закричать и кричать долго-долго, пока не кончатся силы, пока стремительно образующая внутри нее дыра не разорвет ее на клочки, или что-нибудь расколошматить, расцарапать, например это глупое белесое лицо, которое зачем-то придвигается к ней близко-близко…

Очнулась она среди ночи, тело какое-то не свое и отзывается болью. Расстроилась: значит, все еще жива. Внутри что-то мешает. Наверное, сердце. Хорошо бы вынуть его и отправить в холодильник. Пусть лежит там, замороженное, и никому не причиняет боли. Зачем ей сердце? Только мешает, пусть бы и лежало отдельно. Встать все равно нет сил.

Она таращилась в темноту, думая о том, как бы перестать ощущать себя по-прежнему живой. Настолько живой. Сбоку, на гостевом матрасе, завозилась Ларка. Она осталась у нее ночевать, а это значит, что утром снова придется терпеть ее навязчивые попытки «поднять в ней боевой дух». Папа, большой начальник, «великий дэв», похоже, вылепил из Ларки настоящего бойца. Работала она парикмахером-визажистом, была востребованной, но чувствовалось, что ей «королевство маловато, развернуться негде».

Вылезти из постели, натянуть на себя в темноте что попалось под руку и выйти за порог – задача несложная, но почему-то отняла много сил. Лифт вызывать страшно, своим гудением он перебудит весь дом. Стала спускаться по лестнице. Шла, будто древняя старушка: ноги дрожат, подгибаются, держат плохо…

А на улице – холод и темнота. Вот чего она на самом деле хотела. Не разговоров, не блинчиков. Пустота. Темнота. Холод. Чтобы заморозить сердце. Зачем ей оно? Ни к чему, только все время причиняет боль. Устала уже.

Тихо на улице, хорошо. Правильно. Как у нее на душе. Подтаявший и снова замерзший, грязный даже в темноте снег. Мерзлые лужи и колдобины. Редкая гадостность московской весны, которая только начинается. Тяжело идти. Ноги не слушаются. Она и не знала, как тут тихо ночью. До проспекта далеко, там машины ездят, шуршат шинами, а здесь тихо. Спят все. Задрала наверх голову. Белесо-темное небо без звезд, темные силуэты домов, только парочка светящихся окон. Вон там… и там еще одно.

Интересно, почему люди за этими окнами не спят? Наверное, вон там живет мужчина, и ему приходится рано вставать, чтобы выйти в утреннюю смену, а может, наоборот, только пришел с ночной. Наверное, завод, цех, товарищи… Унылая такая жизнь, каждый день приходится вставать ночью. Унылая жизнь, зато никаких мучений и не надо все время ощущать, где у тебя сердце. А за другим окном, наверное, живет семья, и у них младенец не спит, колики наверное, и юная мать готовит ему укропную водичку. Да нет, если б младенец кричал, она бы услышала. А так – тишина. Может, мамочка просто кормит его или встала бутылочку подогреть. Сейчас покормит и снова ляжет в теплую постель, где крепко спит ее муж, ведь сегодня ее очередь вставать к ребенку, не его.

Да, муж, черт ее дери! Татьяна с непонятно откуда взявшейся яростью пнула полузамерзший сугроб. Даже у этой молодой дуры есть муж, который хочет от нее детей. А что есть у нее? Где ее муж? Почему она, как все, не мечтала женить его на себе? Не предпринимала попыток? Вот и был бы у нее сейчас муж, и не услышала бы она, как неповторимый бархатный баритон в телефоне сообщает о том, что в мае собирается жениться и переезжать к своей Юльке.