Первичный крик - Артур Янов Страница 2

Однако вскоре мне выпала возможность узнать об этом феномене несколько больше.

Один из моих пациентов, тридцатилетний мужчина, которого я здесь назову Гэри Хиллардом, с большим чувством рас

сказывал мне о своих родителях, которые постоянно ругались, не любили его и вообще испортили ему жизнь. Я попросил его громко позвать родителей. Пациент отказался. Он «знал», что родители не любили его, так какой же прок их звать? Я упросил его пойти навстречу моему капризу. Скрепя сердце и не особо стараясь, он принялся звать мамочку и папочку. Вскоре я заметил, что дыхание его стало чаще и глубже. Его зов превратился в полностью непроизвольный акт, он принялся извиваться, содрогаться в конвульсиях, а потом испустил ужасный крик.

Мы оба испытали подлинное потрясение. То, что, как я полагал, было случайностью, идиосинкразической реакцией одного пациента, почти в точности повторилось у другого.

После того как Гэри успокоился, его буквально затопили прозрения. Он сказал мне, что в тот момент вся его жизнь из разрозненных кусочков сложилась в цельную картину. Этот средний, ничем не выдающийся человек на моих глазах превращался в совершенно другую личность. Казалось, он впервые в жизни проснулся, все его чувства открылись, казалось, что он наконец понял самого себя.

Воодушевленный сходством этих двух случаев, я принялся еще более внимательно прослушивать записи сеансов Дэнни и Гэри. Я старался проанализировать материал и вычленить из неготе общие факторы или примененные мною методики, которые вызвали эту необычную реакцию. Постепенно стал вырисовываться смысл происшедшего. Следующие несколько месяцев я пробовал различные модификации и подходы, прося больного позвать родителей. Каждый раз такой зов приводил к одному и тому же драматическому результату.

В итоге я начал рассматривать этот крик как следствие центральной универсальной боли, присутствующей у каждого невротика. Я назвал эту боль первичной болью, ибо именно она является исходным ранним страданием, на котором строится весь наступающий позднее невроз. Моя точка зрения, которую я готов отстаивать заключается в том, что такая боль существует у любого невротика все время его жизни, в каждую ее минуту, независимо от формы невроза. Эта специфическая боль зачастую не осознается, так как она диффузно распространена по всему организму, поражая внутренние органы, мышцы, кровь,

лимфатическую систему и нарушает в конце концов и наше поведение.

Первичная психотерапия направлена на искоренение этой первичной боли. Это революционная психотерапия, ибо она предусматривает опрокидывание невротической установки одним мощным потрясением. Никакое ослабленное, стертое потрясение не сможет, по моему мнению, устранить невроз.

Теория первичной боли явилась результатом моих наблюдений и размышлений о том, почему имеют место столь специфические изменения. Я должен подчеркнуть, что теория не может предшествовать клиническому опыту. Видя, как Дэнни и Гэри извиваются на полу в муках первичной боли, я не имел ни малейшего понятия о том, как назвать такую реакцию. Теория возникла потом, она расширялась и углублялась на основании исследования пациентов, которые один за другим излечивались от неврозов.

Эту книгу можно рассматривать как приглашение исследовать природу революции, которую она вызвала.

1

Проблема

Теория — это смысл и значение, которые мы придаем определенной последовательности наблюдаемых нами реальных событий- Чем больше соответствует теория реальному положению вещей, тем более она ценна. Ценная, или валидная теория позволяет нам делать предсказания, так как соответствует природе того, что мы наблюдаем.

С времен Фрейда мы привыкли полагаться на апостериорные теории — то есть, мы использовали наши теоретические построения для объяснения или рационализации (уразумения) уже происшедшего, свершившегося, того, что случилось прежде. По мере нарастания количества и сложности наблюдаемых данных мы попали в запутанный лабиринт разнообразных теоретических систем и школ. В современной психотерапии преобладают фрагментарность и специализация; кажется, что само понятие невроза приобрело такое множество форм за последние полстолетия, что из психологического лексикона исчезло не только слово «излечение», но и само слово «невроз» перестали употреблять, заменив его на обозначения, относящиеся к разным аспектам проблемы. Так, существуют книги, посвященные ощущениям, восприятиям, обучению, познанию и т. д., но нет ни одной книги, посвященной тому, как излечить страдающего неврозом больного. Невроз представляется всякому, кто имеет наклонность к теоретизированию, таким, каким этот человек его себе мыслит — фобией, депрессией, психосоматическим нарушением, неспособностью к действию, нерешительностью. С времен Фрейда психологи привыкли

заниматься симптомами, но не причинами, их порождающими. Нам до сих пор не хватает своего рода унифицированной структуры, которая могла бы предложить конкретные указания по поводу того, как вести больного во всякий час проведения психотерапии.

Еще до того, как я пришел к созданию первичной терапии, я, в общих чертах, конечно, представлял, чего мне следует ожидать от каждого конкретного пациента. Но тем не менее, отсутствие органической связи и непрерывной преемственности между сеансами весьма меня тревожило и раздражало, так же как оно и сейчас раздражает многих моих коллег. Мне казалось, что я безуспешно и хаотично латаю дыры. Как только в защитной системе пациента появлялась течь, я немедленно, забыв обо всем остальном, кидался туда, чтобы ее заткнуть, как легендарный голландский мальчик. На одном сеансе я анализировал сновидения; на следующем занимался свободными ассоциациями; проходила неделя и я сосредоточивал усилия на прошлых событиях, в прочие же моменты удерживал пациента на понятии «здесь и сейчас».

Подобно многим моим коллегам я шатался под грузом сложности проблем, предъявляемых мне каждым страдающим пациентом. Предсказуемость, этот краеугольный камень адекватного теоретического подхода, зачастую уступала место своего рода воодушевленной вере. Мною руководило невысказанное внутреннее кредо: при достаточном внимании пациент рано или поздно научится понимать себя достаточно хорошо для того, чтобы контролировать свое невротическое поведение. Теперь, однако, я полагаю, что невроз — сам по себе — не имеет ничего общего со знанием.

Невроз — это болезнь чувства. По самой своей сути, невроз — это подавление чувства и его трансформация в широкий диапазон невротического поведения.

Безумное, умопомрачительное количество и разнообразие невротических симптомов — от бессонницы до половых извращений — привели нас к мысли поделить неврозы на категории. Но различие симптомов не означает наличия множества различных болезней; все без исключения неврозы происходят от одной–единственной специфической причины, произрастают

на одном стволе, и отвечают на одно и то же специфическое лечение.

Мы признаем, что Фрейд был гением, но он завещал нам два неудачных положения, которые были восприняты нами как евангельские истины. Одно положение заключается в том, что у невроза нет начала — другими словами, родиться человеком в человеческом обществе уже означает быть невротиком. Другое заключается в том, что человек с самой сильной защитной системой обязательно будет лучше всего приспособлен к жизни в обществе, умея управлять своим поведением.