Остаться в живых. Психология поведения в экстремальных ситуациях - Лоуренс Гонсалес Страница 16

Тем или иным способом, но наша иммунная система постоянно изменяет отношения организма к окружающей среде. Это и называется адаптацией. Пока мы живы, иммунная система все время перестраивается, но любая, даже самая незаметная перемена в окружающей среде может привести к тому, что иммунная система не сможет найти правильного ответа. Внезапно она становится «разрегулируемой». Когда европейцы в XVI веке завезли в Новый Свет незнакомые болезни, вполне здоровые и цветущие американские индейцы начали быстро вымирать. Но некоторые создания умеют виртуозно приспосабливаться. В начале этого лета вокруг моего дома на рассвете появлялись и громко кричали сотни ворон. В одно прекрасное утро вороны не прилетели. Над ними, оказывается, нависла угроза вируса Западного Нила. Они исчезли на много месяцев, но потом снова вернулись. Вороны умеют выживать.

Следующий инструмент самозащиты (и самоидентификации) организма — эмоциональная система, которая определяет степень угрозы от внешних воздействий. С ее помощью человек ищет то, что ему во благо, избегает зла или борется с ним. Жозеф Леду писал: «Люди не сходят уже собранными с конвейера, их сборкой занимается жизнь». Так же как и иммунная, эмоциональная система пребывает в постоянном развитии. Она фиксирует ситуации, события, опыт и присваивает всему знак эмоциональной ценности — определенный показатель выживаемости по шкале «риск — вознаграждение».

Дети начинают учиться уже в утробе матери, и к концу беременности их мозг может формировать двести пятьдесят тысяч нервных клеток в минуту. (Ученые считают, что мозг взрослого человека имеет сто миллиардов нейронов и триллионы связей между ними.) После рождения дети постепенно начинают осваивать мир, используя метод проб и ошибок, с помощью которого они сопоставляют степень риска с достижимостью и вознаграждением. Каждый новый опыт дает телу дополнительные знания и формирует будущее поведение. Дети постоянно испытывают и прощупывают и самих себя, и пространство вокруг. Они пойдут на любой риск, если ситуация сулит бóльшую награду. Я видел, как мой недавно родившийся сын Джонас учился понимать, что его рыдания — прямой путь к цели. Если посмотреть на это с точки зрения теории выживания, то любое живое существо знает, какую опасность таит в себе плач. Плач означает страшный риск, ведь он привлекает внимание, которое может иметь для младенца как положительные, так и отрицательные последствия. Сначала Джонас плакал только тогда, когда его что-то беспокоило: боль, неудобство, голод — то есть своим голосом он подавал знак о возникшей проблеме. Мать сразу брала его на руки, кормила или меняла подгузник. И сын понял: плачем он может привлечь к себе внимание. Новый плач не был таким настойчивым и высоким по тону. Джонас скорее хныкал, но неизменно получал то, что хотел.

Даже небольшое нервно-психическое напряжение только способствует процессу обучения. Если два нейрона возбуждаются вместе, то сила связи между ними возрастает. Представим, как два нейрона — сильный и слабый, причем первого назовем Алом, а второго Бетти, — одновременно возбуждают третий нейрон по имени Чарли. В этом случае слабый нейрон Бетти получает возможность возбуждать Чарли и делать его активным. Вот почему звонок без всякого присутствия еды вызывал у собаки Павлова обильное слюноотделение. Ученые, с их безудержной тягой к жонглированию терминами, назвали это явление долговременной потенциацией ^[23]. Таким образом, риск — неотъемлемая часть жизни и процесса обучения. Ребенок, который боится падать, не научится ходить. Но если он идет на этот риск, то получает огромные жизненные преимущества: он держится на двух ногах и высвобождает руки. Вот почему для многих людей игра имеет такое большое значение. Поэтому мы идем в дремучий лес. Моя дочь Амелия могла бы отказаться от сноуборда после первого серьезного падения. Но в качестве компенсации за риск она приобрела многое: познала восхитительное чувство свободного скольжения по склону; разделила радость общения с любимым папашей; получила возможность носить прикольную одежду сноубордистов; и, конечно, привлекать внимание мальчиков. Наверное, во всем этом и заложен показатель выживаемости человеческого вида.

Процесс обучения при помощи шкалы «риск — вознаграждение» не затрагивает сферы логического мышления. Ребенок овладевает знаниями, облеченными в чувственную форму, то есть представляющими именно эмоциональный опыт освоения своего пространства. Но если среда меняется, если в окружающем мире возникают новые опасности, то эмоциональной адаптации может оказаться недостаточно.

На принятие решения при помощи логических умозаключений уходит слишком много времени, кроме того, детская логика еще недостаточно развита. Гораздо проще обратиться к своему бессознательному с его эмоциональными пометами (вероятно, это и есть долговременная потенциация). Многочисленные нейронные сети и нейронные ассоциации, обращаясь к предыдущему опыту своего «хозяина», соединяют сиюминутную ситуацию с множеством подобных ей; при этом нейроны тратят огромный заряд электрохимической энергии, но зато ее мощная вспышка дает возможность «пролистать» нужные воспоминания: отметаются обстоятельства и действия, связанные с негативными ощущениями, и выбираются те, которые дарили приятные, — именно так и принимаются решения. Джонас динамично создает эмоциональную карту собственной личности, собственного опыта и собственного мира, проецируя образы прошлого в будущее. Его эмоциональная сфера ежесекундно совершает огромную работу, создавая свою картину мира, — для выживания ребенка это имеет не меньшее значение, чем биение его сердца.

Работа только началась. Будем надеяться, что пройдут годы, и именно эмоциональная карта мира поможет моему подростку сыну найти выход из непростой ситуации, когда он будет метаться между двумя желаниями: посидеть в уютном кресле с «Войной и миром» или пойти с друзьями поесть мороженого. Но если Джонас когда-либо окажется в бурной реке, то эмоциональной карте придется решать более неотложную задачу, и при условии правильно сформированного опыта она мгновенно подтолкнет его к спасительному маршруту.

Представьте снимок ночного города, сделанный с борта самолета, — так выглядел бы наш мозг, если в нем высвечивались бы области, работающие в момент принятия того или иного решения. В опутанных нейронными сетями мерцающих участках, сформированных индивидуальным эмоциональным опытом, выбор делается с молниеносной скоростью, которая несравнимо более высокая, чем скорость принятия логических решений. Все это происходит в практически неизведанном пространстве, которое лежит за пределами сознательного мышления.

Большинство людей, упавших в быстро несущуюся реку, с радостью приняли бы протянутую руку помощи. Но капитан Габба пал жертвой собственного огромного опыта выживания в экстремальных условиях. Как армейский рейнджер он бывал в ситуациях намного более сложных, чем туристический сплав по реке с проводником в придачу. Габба умел выживать — это было его профессией. Вспоминая разные истории, рассказанные мне рейнджерами, я теперь понимаю, что капитану — отдохнувшему, сытому, не напуганному падением в реку — даже в голову не пришло позаботиться о собственной безопасности. Более того, он, может быть, как никогда раньше чувствовал себя живым и здоровым. Но что еще хуже — в среде рейнджеров считается недопустимым, если кто-то из них запросит о помощи (нельзя отрывать напарника от выполнения боевого задания). Если парня во время прохождения подготовки приходится спасать, то ему не место среди рейнджеров. Эмоциональные пометы подсказывали капитану, что он должен, согласно правилам, выкарабкиваться самостоятельно, а не валять дурака, принимая помощь постороннего, да еще «гражданского». Армейский рейнджер — он был обучен выполнять любое задание даже ценой собственной жизни. Его учили не только выживать, но и умирать за свою страну. Его учили, что бесчестие хуже смерти. Его учили не плестись вторым. «Рейнджеры прокладывают путь» — недаром это стало их девизом. В истории гибели капитана сыграла роль вся мощь рейнджерской боевой подготовки.