Черно-белое мышление. Почему мы стремимся к категоризации и как избежать ловушек бинарной логики - Кевин Даттон Страница 14

На момент написания книги в Новой Зеландии действовал закон, похожий на тот, что существовал в Великобритании до середины девяностых: он гласил, что, если жертва нападения умирает от полученных травм в течение года и одного дня с момента преступления и можно доказать, что смерть напрямую связана с нападением, преступника можно обвинить в убийстве.

Но как следует поступить, если жертва погибнет спустя 366 дней и одну секунду? Сможет ли злоумышленник избежать наказания за убийство? Учитывая, что в Новой Зеландии до 1961 года за убийство приговаривали к казни через повешание (в Великобритании подобное наказание действовало до 1965 года), от этих песчинок, что превращают песок в кучу, зависела бы жизнь подсудимого.

Аналогичная диллема, от которой зависит чужая жизнь, касается абортов. В какой момент эмбрион становится человеком? В 24 недели, когда начинает работать его мозг? В 24 недели и один день? В 28 недель, как это было принято в 1967 году? Через 40 дней с момента зачатия для мальчиков и через 90 – для девочек, как завещал Аристотель? Или же эмбрион становится человеком в момент зачатия, как считают католики?

Никто до сих пор не может провести эту черту, потому что развитие эмбриона в новорожденного младенца – непрерывный процесс. Есть ли тогда смысл в дебатах о легализации и запрете абортов, если мы не можем определить, в какой момент группа клеток становится человеком? Команда врачей может бороться за спасение недоношенного младенца в возрасте 23 недель, в то время как в той же больнице может ждать приема женщина, которая собирается избавиться от плода на том же сроке ^[34].

Несмотря на то, с какими сложными ситуациями мы порой сталкиваемся, мы вынуждены жить в этом черно-белом мире среди экзистенциальных дихотомий. Они – неизбежное следствие невозможности описать реальность в бинарных категориях.

Очевидно, что не существует определенного дня, когда человек среднего возраста становится старым. Нас это не интересует, потому что жизни уже родившихся людей в равной степени защищает закон: нельзя убивать ни подростка 14 лет, ли человека под 50. Тогда почему мы не можем смириться с тем, что не существует момента, в который эмбрион превращается в полноценного человека? Ответ прост: когда мы чертим границу между клетками и «настоящими» детьми, мы ставим под угрозу чужие жизни. В тот же момент мы отделяем аборт от убийства, разделяем правильное и неправильное. Человек не может принимать решения, предварительно не распределив факты, цифры и прочую важную информацию по категориям.

Я рассказал Рош о трагических событиях, которые произошли в Ирландии в октябре 2012 года. 31-летняя индийская дантистка Савита Халаппанавар пришла в больницу Голуэя, чтобы прервать беременность. Она и ее муж Правин, инженер компании Boston Scientific ^[35], жили на тот момент в Ирландии уже четыре года. У Савиты случился выкидыш, но несмотря на то, что матка женщины была сильно разорвана, врачи отклонили ее просьбу об аборте: сердце плода возрастом в 17 недель все еще билось, а аборты в стране были запрещены.

Последствия принятого врачами решения были ужасающими: к моменту, когда сердце плода перестало биться, у Савиты произошло заражение крови. Через несколько недель она умерла. Ее смерть вызвала протесты не только в Ирландии, но и во всем мире. В 2018 году ирландцы поддержали на референдуме новое законодательство, позволявшее делать аборты при определенных обстоятельствах.

«Вы не убиваете ребенка, а лишь пытаетесь спасти его мать», – сказал тогда отец Доминик Эммануэль, представитель архиепископа Дели в разговоре с Hindustan Times. И это яркий пример того, как перенос явления из одной категории в другую оказывает влияние на общество. Об этом мы поговорим позднее.

Услышав историю, Рош покачала головой. По ее словам, найти баланс и отметить наиболее схожие черты объектов в категории и их отличия от объектов других категорий сложнее, когда речь идет о концепциях. Не в последнюю очередь потому, что концепции включают в себя взгляды, представления, моральные и идеологические убеждения, на которые опираются социальная и психологическая идентиность, целостное самосознание.

Границы между красным и оранжевым не имеют такой смысловой нагрузки, как границы между убийством и не-убийством. Несогласия по поводу рамок, в которых обитают концепции, вызывают не только беспокойство и тревогу, но и открытую враждебность, потому что такие споры ставят под сомнение основы наших моральных принципов.

Неужели нам действительно нужны эти 70 вариантов гендеров? Такая категоризация упрощает наше существование и помогает обществу развиваться? Или, наоборот, она только усложняет коммуникацию?

Естественный отбор готовил человека к выживанию в полярном мире, поэтому мы разбираем реальность на нули и единицы, и чем более личным и значимым для нас становится категориальный ландшафт, тем сильнее мы готовы спорить о нем. И категория гендера в этом случае – хороший пример. Но когда нам нужно принять решение, какую машину следует купить, за какого кандидата проголосовать, мы не ищем ни бесконечного разнообразия, ни ограниченного выбора. И то, и другое сбивает с толку, ставит в тупик и приводит к неоптимальным решениям.

Нам нужна золотая середина, поскольку человеческий мозг может удерживать внимание на ограниченном количестве вариантов одновременно. И их слишком мало, чтобы разобраться в 70 различных гендерах. Мы гораздо сильнее «ограничены во взглядах», чем думаем.