Наш дикий зов. Как общение с животными может спасти их и изменить нашу жизнь - Ричард Лоув Страница 13

Антропоморфизм также может помешать изучению мира природы. Психолог из университета Торонто Патриция Ганеа сравнивала, как трех-пятилетние дети воспринимают природу, когда одних учат по методам, основанным на реальных фактах, а других – по антропоморфизированным методикам. Дети, обучавшиеся при помощи образов фантастических животных, с большей вероятностью приписывали человеческие черты другим животным и менее уверенно запоминали реальные факты. Ее вывод: антропоморфизм может привести к «неточному пониманию биологических процессов в мире природы». С другой стороны, некоторые ученые, такие как океанограф Пол Дейтон, утверждают, что отказ от всего, что хоть как-то напоминает антропоморфизм, возможно, зашел слишком далеко. Если бы в недалеком прошлом он поделился своей историей про осьминога на научной конференции, коллеги (или по крайней мере некоторые из них) осудили бы его за романтизацию природы, хотя за пределами конференц-зала «морские биологи постоянно рассказывают подобные истории». Но сейчас опасения по поводу такой критики его больше не беспокоят. «Я уже слишком долго живу на свете, чтобы беспокоиться о том, что думают другие».

Антипатия к антропоморфизму, в сущности, относительно новое явление. Для древних народов животные служили важными символами, дарили истину и знания, но не из-за биологических ограничений людей, а вследствие тесных отношений с животными ^[13]. Аристотель в своей «Истории животных» приписывает многим из них черты, которые по крайней мере в недавнем прошлом относились исключительно к людям. Например, «кротость или свирепость, сдержанность или вспыльчивость, смелость или робость, страх или уверенность, высокоморальный дух или подлая хитрость, а в плане интеллекта – нечто, равнозначное смекалке или остроумию». Эта точка зрения, которую некоторые теперь считают антропоморфизмом, оставалась общепринятой вплоть до XIX века, когда получила популярность идея французского философа Рене Декарта о bête machine (франц., буквально «машина-животное». – прим. ред.). Описывая разницу между человеком и животным, Декарт утверждал, что животные – это по сути своей глупые машины. В следующем столетии этот термин послужил прикрытием для жестокого промышленного использования животных. Например, шахтеры спускали мулов в клетках с завязанными глазами в туннели, ставили их в стойла под землей, где они работали, часто до конца своей жизни. Дейтон отвергает декартовское отношение к животным как к тупым машинам.

Что касается антропоморфизма, мешающего полноценнному образованию, то, по мнению Дейтона, многие из студентов, за последнее время отучившихся в институте Скриппса, не имеют даже самых элементарных знаний о естественной истории. Даже студенты, специализирующиеся на науках, изучающих море, мало что знают о животных, обитающих вдоль побережья. Сегодня эту тенденцию может изменить все возрастающее осознание сложности интеллекта многих животных. Дейтон доказывает, что знания о животных начинаются не с изучения конкретных фактов, а с личного, чувственного, эмпатического контакта – отождествления себя с животными, понимания их, подмечания, насколько это возможно, общих черт человека и других представителей животного мира. Суть не в том, чтобы отвергать антропоморфизм, а в том, чтобы помочь студентам выйти за его пределы и перейти от проецирования человеческих характеристик на животных к применению отождествления. Это необходимо для того, чтобы определить, что у нас общее с другими животными, а что – нет; что мы знаем о способности животных чувствовать или думать и о чем мы никогда не узнаем.

Как и Дейтон, Карл Сафина, автор книги Beyond Words («За гранью слов»), утверждает, что активное глумление над антропоморфизмом сдерживает развитие науки, не позволяя исследователям даже строить предположения о скрытой жизни животных или их способности к общению. «Это не просто сдерживание – это разрушение основ, – говорит Сафина. – Это в течение 40 лет мешало людям даже задавать подобные вопросы». В своей книге и в многочисленных интервью он отвергает представление, согласно которому у животных, в отличие от человека, отсутствуют мысли и эмоции. Точно так же неверно считать, что они идентичны нашим. «Что касается общественного мнения, непринятие наличия эмоций и мыслей у других животных способствует отсутствию эмпатии, что приводит к тому, что люди начинают уничтожать другие виды живых существ с беспрецедентной скоростью. Ничто из сказанного не предполагает, что кто-то из нас должен видеть себя в животном или рассматривать его как “мини-я” – это представление, возведенное в абсолют, является таким же редукционистским, как и взгляд Декарта на животных как на тупые машины».

Франс де Вааль предлагает другой подход. Профессор психологии университета Эмори де Вааль – авторитет в области изучения приматов и просоциального поведения, возникающего, когда, скажем, одно животное идентифицирует себя с другим животным. Де Вааль разбивает антропоморфизм на три категории:

• антропоцентризм – предположение, что человек находится в центре Вселенной, а все другие существа созданы для его пользы или развлечения;

• антроподениальность – отрицание наличия у животных черт, схожих с человеческими («вам свойственно антропо-отрицание?» – спрашивает он);

• анималоцентризм – попытка понять и почувствовать, на что похожа жизнь представителя другого вида.

Патриция Макконнелл высоко ценит подход де Вааля. «В следующий раз, когда кто-то обвинит вас в том, что вы “антропоморфны”, – говорит она, – спросите себя, к какой категории относится ваше поведение, и не стесняйтесь постоять за себя, если вы были “анималоцентричны”». С этой точки зрения мальчик, ставший кузнечиком, был анималоцентричен.