Человеческие сети. Как социальное положение влияет на наши возможности, взгляды и поведение - Мэтью О. Джексон Страница 13

1434 год стал важнейшим в истории Флоренции: именно тогда обрело форму то меценатство, которое стало питательной средой для раннего Возрождения. Флоренция вышла из-под влияния олигархии, при котором ею правили нескольких богатых и политически влиятельных, но соперничавших между собой родов, вроде Альбицци и Строцци, и перешла под власть одного семейства — Медичи. Возможно, не случайно именно в ту пору Медичи заказали Донателло знаменитую бронзовую статую Давида — оригинальную и новаторскую, в натуральную величину, — в память о триумфе героя над неизмеримо более могучим противником? Что же позволило Козимо де’ Медичи, патриарху рода, сосредоточить власть в собственных руках?

До 1430-х годов семья Медичи, хотя и принадлежала к аристократии, не обладала большим политическим или финансовым весом. Например, Строцци были намного богаче и занимали больше мест в Синьории, и все же роду Медичи удалось возвыситься и затмить Строцци.

До 1434 года Медичи боролись с другими кланами, в том числе со Строцци и Альбицци — тоже богатыми и могущественными семействами банкиров. Конфликт достиг кульминации в 1433 году, когда Альбицци и Строцци сыграли важную роль в изгнании Козимо де’ Медичи и других представителей его рода из Флоренции. Вражда между семьями велась прежде всего из-за постоянной борьбы за власть и из-за экономических тягот, вызванных проигранной войной с Луккой, городом-соперником, но ее корни уходили еще глубже. Медичи, и в особенности Сальвестро де’ Медичи, выступили главными сторонниками восстания чесальщиков шерсти и других наемных рабочих против засилья более благополучных гильдий в 1370-х и 1380-х годах. Восставшие, которых называли чомпи (что приблизительно переводилось как «приятели», «товарищи»), протестовали против высоких налогов и попыток знати запретить людям из низших сословий вступать в гильдии, что могло бы предоставить им какую-то политическую и экономическую власть. Восстание в итоге было подавлено, но оно привело к важным изменениям в обществе, и народ запомнил на многие десятилетия, что Медичи тогда поддержали восставших. Между тем банковская империя Медичи продолжала расти, а их противостояние с другими олигархическими семьями достигло пика в 1433 году. В то время другие олигархические семейства занимали почти все места в Синьории — главном политическом выборном органе самоуправления Флоренции, где заседали приоры — представители девяти гильдий. В сентябре 1433 года гонфалоньером справедливости (эту должность приоры занимали по очереди) стал Бернардо Гуаданьи, близкий союзник Альбицци. Тогда Ринальдо дельи Альбицци — сообща со Строцци и другими олигархическими кланами, боявшимися Медичи, — убедил Бернардо и всю Синьорию изгнать из Флоренции Козимо де’ Медичи и некоторых других представителей его семьи. И всех Медичи постановили изгнать — после поспешного совещания Синьории с группой созванных горожан под неусыпным надзором вооруженных отрядов Альбицци.

В изгнании Медичи пробыли недолго. Олигархи, выступившие против рода Медичи, недооценили могущество Козимо. Ему и его союзникам удалось вывезти из Флоренции огромные капиталы. А это — в придачу к уже ощущавшимся тяжелым последствиям проигранной войны с Луккой — вызвало жесточайший финансовый кризис. К тому же благодаря многочисленным связям Медичи с другими семействами Козимо повлиял на выбор новых должностных лиц в Синьорию. Это позволило быстро изменить расстановку сил, и осенью 1434 года Козимо торжественно вернулся во Флоренцию. А несколькими днями позже изгнали уже Ринальдо дельи Альбицци — и изгнали навсегда.

Как же Козимо обрел такую власть, которая позволила ему объединить столько союзников, подготовить ответный удар и свергнуть правительство? И почему Альбицци оказались бессильны против него?

Во-первых, совершенно очевидно, что сам Козимо прекрасно понимал, чтó делает. Чтобы сосредоточить в своих руках такую власть и суметь ее применять в тогдашней флорентийской среде, где вечно кипели страсти и соперничество, Козимо требовались проницательность, опыт и недюжинный ум. О том, что Козимо обладал и умом, и широкими взглядами на жизнь, говорят и его интерес к философии (это он первым заказал первый полный перевод с греческого сочинений Платона), и его щедрое меценатство (он покровительствовал не только Донателло, но и Фра Анджелико, Фра Филиппо Липпи, Лоренцо Гиберти, Микелоццо ди Бартоломео и Филиппо Брунеллески), и создание им первой «публичной» библиотеки во Флоренции, и его роль посланца и деятеля международной политики. Козимо был настоящим человеком Возрождения, и его щедрость, его деловые, общественные и политические маневры внушили такое уважение Никколо Макивелли, что тот написал о нем спустя почти век: «Человек, полный исключительной рассудительности, по внешности своей и приятный, и в то же время весьма представительный, беспредельно щедрый, исключительно благожелательный к людям, Козимо никогда не предпринимал ничего ни против гвельфской партии, ни против государства, а стремился только всех ублаготворить и лишь щедростью своей приобретать сторонников» («История Флоренции», Книга IV ^[4]).

Но вторым — и более важным для нас — фактором было то, что Козимо хорошо понимал, как устроена мозаика флорентийских общественных и политических сетей, и сам занимал в них чрезвычайно выигрышное положение. Это положение и позволило ему создать и взять под свой контроль нечто вроде политической партии, тогда как другие влиятельные семейства той эпохи, напротив, лишь беспомощно барахтались в этих сетях.

Сеть Медичи заключала в себе связи двух важнейших типов — деловых и брачных. Деловые отношения строились вокруг их банка, который состоял из филиалов, управлявшихся родственниками. Банк Медичи был важным первичным ресурсом не только для аристократических флорентийских семей, но и для многих незнатных людей, а еще он снабжал деньгами папский престол и многих представителей духовенства. Медичи не только предоставляли основные банковские услуги и выдавали ссуды, но и состояли в различных деловых партнерствах, занимались сделками по недвижимости и торговыми операциями. Эти экономические отношения дополнялись сетью брачных связей с другими знатными родами.

В ту эпоху браки между аристократическими семействами были далеки от какой-либо романтики. Чаще всего молодой человек из одной семьи, когда ему было уже за тридцать, женился на юной девушке, моложе двадцати, из другой семьи. Дочь служила своего рода социальным поручительством, она привязывала новую семью к ее кровным родственникам, а зять часто становился важным деловым партнером и политическим заместителем для семьи, с которой он породнился ^{41}.