Путь к характеру - Дэвид Брукс Страница 12

С каждым этапом долгого пути — в Маунт-Холиоке, в Халл-хаусе — Фрэнсис становилась сильнее и вместе с тем идеалистичнее. Со все большим пылом она служила своей цели. Пожар на швейной фабрике стал точкой, в которой оба этих процесса совершили грандиозный прорыв.

Посол США в ООН Саманта Пауэрс тонко подметила, что некоторые люди, когда загораются идеей, «ставят на карту самих себя». Принимая решения, они готовы пожертвовать своей репутацией и своей личностью. Цель для них настолько важна, настолько близка им внутренне, что является отражением их эмоций, их личности и устремлений. Перкинс не «поставила себя на карту» после пожара. Она отправилась работать в Олбани, чтобы лоббировать в законодательном собрании штата законы о безопасности рабочих. Она оставила предубеждения своего светского круга в Нью-Йорке и благовоспитанность политиков-прогрессистов. Она была готова идти на беспощадные компромиссы, если это вело ее к цели. Ее наставник Эл Смит, восходящая звезда нью-йоркской политики, сказал Фрэнсис, что аристократы-прогрессисты быстро остывают к любой идее и, чтобы добиться реальных изменений, придется иметь дело с нечистыми на руку законодателями и участвовать в партийных интригах. Она должна будет мыслить практически и жертвовать своей чистотой ради дела. Фрэнсис узнала, что в грешном мире именно «запятнанные» люди зачастую помогают сделать большую часть добрых дел. В Олбани она начала тесно сотрудничать с «политической машиной» Таммани-холл, о которой благородные круги, где она прежде вращалась, говорили не иначе как с ужасом.

Кроме того, именно в Олбани Фрэнсис нашла подход к мужчинам-политикам в возрасте. Однажды она ждала лифт в холле Капитолия штата и стала свидетелем того, как сенатор Хью Фоули рассказывал о конфиденциальных деталях кулуарных совещаний, жалуясь на постыдную работу, которую ему приходилось выполнять. Охваченный жалостью к себе, он воскликнул: «У каждого ведь есть мать!» Фрэнсис описала этот случай в папке «Заметки о мужском разуме», которую вела, чтобы начать лучше разбираться в психологии представителей противоположного пола. Этот случай сыграл важную роль в ее политическом становлении: «Я узнала, что мужчины воспринимают женщин в политической жизни через ассоциацию с материнством. Они понимают и уважают своих матерей — 99 процентов из них. Это простое и примитивное отношение. И я сказала себе: вот как ты добьешься результата. Веди себя, одевайся и держись так, чтобы подсознательно напоминать им мать».

Фрэнсис Перкинс было 33 года; ее считали обаятельной, но не красавицей. Прежде она отдавала предпочтение нарядам, соответствовавшим моде, но с тех пор стала одеваться как подобает матери — в строгие черные платья с белым бантом на шее. Она начала носить жемчуг, черную шляпку-треуголку и выглядеть как почтенная матрона. Пресса отметила эти изменения и окрестила ее мамашей Перкинс за то, как она обходилась с законодателями за шестьдесят. Прозвище ей не нравилось, но она обнаружила, что ее метод сработал. Она подавила свою сексуальность, женственность, даже часть своей личности, чтобы заслужить доверие стариков вокруг. Сейчас, когда женщинам вроде бы уже не нужно себя подавлять, чтобы добиться успеха, такая тактика кажется сомнительной, но в 1920-х без этого было не обойтись.

В числе других проектов Фрэнсис Перкинс отчаянно продвигала билль об ограничении рабочей недели до 54 часов. Она стремилась наладить отношения с лидерами Таммани-холла, чтобы заручиться их поддержкой, но те пытались ее обмануть. Однако на ее сторону встали несколько рядовых сотрудников, а также один из крупных политиков «машины» Большой Тим Салливан. «Сестрица моя жила в бедности и пошла работать с ранних лет, — признался он ей. — Мне жаль бедных девчонок, которые работают так, как вы говорите. Я бы оказал им услугу. Я и вам оказал бы услугу».

Когда билль о 54-часовой рабочей неделе наконец вынесли на голосование, законодатели исключили из него одну из наиболее влиятельных отраслей — консервную, которая как раз часто эксплуатировала рабочих. Сторонники билля несколько месяцев перед этим настаивали на том, что никаких исключений быть не должно. Все отрасли, и особенно консервная, должны были попасть под действие закона. В решающий момент Фрэнсис стояла на пороге зала заседаний. Ей надо было решить, согласиться на этот, неполноценный, билль или отвергнуть его из принципа. Ее коллеги активно высказывались за второй вариант. Однако она согласилась на «полкаравая», которые, согласно пословице, лучше, чем ничего. «Это мой долг. Я это сделаю, и пусть меня за это повесят, если придется». Многие прогрессисты действительно возмутились. Однако ее суровая наставница Флоренс Келли полностью ее поддержала. С тех пор и в общественной, и в частной жизни за Фрэнсис Перкинс закрепилось прозвище Девочка-Полкаравая, то есть тот, кто возьмет столько, сколько позволят обстоятельства.

Примерно в это же время она познакомилась с Полом Уилсоном, красавцем прогрессистом хорошего происхождения, близким соратником Джона Перроя Митчелла, мэра-реформатора Нью-Йорка. Пол влюбился во Фрэнсис и по­степенно завоевал ее сердце. «Пока вы не появились в моей жизни, — писала ему она, — моя жизнь была одинокой, холодной, суровой и жалкой, но внешне я этого не показывала… Вы каким-то образом ворвались в мое сердце, и я не смогла вас отпустить».

Это был необычный роман. Перкинс писала Уилсону романтические, честные и страстные письма. Но в общении с друзьями и коллегами она была чрезвычайно сдержанной и десятки лет спустя отрицала, что когда бы то ни было испытывала сильные чувства. Фрэнсис Перкинс и Пол Уилсон поженились 26 сентября 1913 года в Грейс-черч в Нижнем Манхэттене. Друзей на свадьбу они не пригласили и даже заранее не сообщили им о бракосочетании, а родных хотя и поставили в известность, но слишком поздно для того, чтобы те успели приехать. Фрэнсис оделась к свадьбе в своей квартире на Уэверли-плейс и пришла в церковь пешком. Свидетелями выступили два человека, случайно оказавшихся в то время в церкви. Ни обеда, ни чаепития не было.

Когда позднее Фрэнсис Перкинс рассказывала о своем решении выйти замуж, она говорила об этом так серьезно, словно описывала визит к зубному врачу. «Во мне была новоанглийская гордость, — говорила Фрэнсис десятилетия спустя. — Я не горела желанием выйти замуж. Честно говоря, мне этого вовсе не хотелось. Я была не ребенком, а взрослой женщиной. Я не задумывалась о браке. Мне больше нравилось идти в одиночной упряжке». Но окружающие донимали ее вопросами, когда же она найдет себе мужа, и она захотела решить проблему раз и навсегда: «Я хорошо знаю Пола Уилсона. Он мне нравится… Мне приятны его друзья и его общество, так что почему бы не выйти за него и больше не думать об этом».

Первые годы брака прошли относительно счастливо. Молодожены поселились в уютном доме на Вашингтон-сквер, недалеко от того места, где Фрэнсис пила чай, когда разгорелся пожар на швейной фабрике. Уилсон работал в администрации мэра. Перкинс продолжала заниматься социальной работой. Их дом стал местом встреч для политических активистов того времени.