Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть 1. Ци-Гун - Михаил Роттер Страница 12

Такая вольная, пусть и небезопасная жизнь меня вполне устраивала. Совершенно неожиданно для меня оказалось, что именно к этому я и приспособлен. Никогда раньше бы не подумал, но мне все это начинало нравиться. Иногда, правда, я думал о том, что сказала бы моя дорогая мама, узнав, чем занимается «ее любимый сыночек Минь», но я тут же отгонял эти мысли, благо учитель Ван потрудился на славу, приучая меня контролировать свой ум.

*

К концу моя вольница подошла совершенно неожиданно. Оказалось, что наш отец-командир, который мне так нравился, такая же сука, как и все остальные. Справедливости ради скажу, что ничего плохого сделать мне он не хотел – просто доложил обо мне в особый отдел, как докладывал о каждом солдате. И вот однажды за мной пришли двое. Когда они зашли в землянку, где я валялся уже три дня, я и не подумал вставать (подумаешь, каких-то два совершенно чужих младших офицера – тоже мне начальство), но что-то внутри меня напряглось, я почувствовал, что это «не простые парни»

«Парни» повели себя очень вежливо. Они представились как офицеры особого отдела и попросили меня проследовать вместе с ними. Про этот отдел разное говорили, так что нужно было решаться сразу. Либо я прямо сейчас «прохожу сквозь них» и исчезаю в джунглях, где они меня никогда не найдут, либо я иду вместе с ними, неизвестно куда и неизвестно зачем. Знать я ничего не мог и, как всегда, положился на интуицию.

«Если не понимаешь головой, думай животом», – наставлял меня Ван. Когда я впервые услышал эти слова, то долго смеялся. Я-то знал, что «животом нужно есть», а думать… «Не поймешь этого, никогда не станешь настоящим мастером, – прервал мой смех Ван. – Останешься не пойми кем: техника, как у мастера, а на самом деле пустышка».

Понял я это далеко не сразу. Прошло несколько лет, пока в Дань-Тянь, внизу живота, не накопилось достаточно Ци. Конечно, мыслей в животе у меня не появилось, все-таки живот не голова. Но оказалось, что живот содержал в себе не только еду, как я думал. В животе «жила» еще интуиция.

И теперь эта самая «животная» интуиция мне подсказывала, что можно идти спокойно: хуже точно не будет.

Так что я встал и начал собираться. Офицеры терпеливо ждали. Долго ждать им не пришлось, на то, чтобы сложить рюкзак, мне вполне хватило трех минут (видимо, про таких, как я, и говорят: «Если имущество поджечь, то дыма не будет»).

По дороге много не говорили, мол, все объяснят на месте. «На месте» выяснилось, что мой прежний командир дал мне правильную характеристику (мне ее зачитали дословно и я был согласен с каждым словом): «Храбр до дерзости, к командным действиям не склонен, действуя в одиночку, очень эффективен. Следует обратить внимание на то, что авторитет командования часто не признает, склонен к невыполнению приказов. Мастер традиционного рукопашного боя и может быть крайне опасен даже без оружия».

– Будете расстреливать или для начала в дисциплинарный батальон? – спросил я младшего офицера, который то ли со мной беседовал, то ли аккуратно и без нажима меня допрашивал.

Ответить на мой вопрос он не успел. Вместо него ответил человек в штатском, неожиданно и без стука вошедший в комнату. Кто это был такой, я не понял, но работавший со мной офицер вскочил со стула и вытянулся в струнку. А «штатский», который, судя по всему, каким-то образом слышал весь наш предыдущий диалог (наверняка подслушивал, сволочь), заговорил прямо от порога. Говорил он исключительно вежливо, я бы сказал, ласково. Ну прямо отец родной. Причем не такой строгий, как у меня, а такой сказочный папа-добрячок.

– Ни то ни другое. Наоборот, ты нам полностью подходишь. Все, что не нравилось твоему командиру и вызывало у него опасения, полностью подходит нам. Сначала пойдешь инструктором в спецназ. Будешь обучать их рукопашному бою и владению холодным оружием.

Это мне сразу понравилось, так как вьетнамский спецназ тех времен (сейчас он не такой и таким не может быть, потому что не воюет постоянно, как воевали мы) был, я думаю, всем спецназам спецназ.

– Разумеется, будешь не только учить, но и сам участвовать в операциях. У нас принято, чтобы инструктор в бою показывал, что он умеет сам. Но тебе, судя по докладам твоего командира, не привыкать. Через полгода – год работы инструктором спецназа (если тебя за это время не убьют) пойдешь на офицерские курсы. Получишь новые погоны и отправим тебя в Сайгон, будешь там шпионом. У нас говорят так: «Ты можешь быть трусом и служить в пехоте, во флоте и даже авиации. Но ты не можешь быть трусом и быть шпионом». И вообще занятие для таких, как ты: никто тебе не начальник, работаешь один, в подчинении у тебя только связной, с которым ты встречаешься, когда сам найдешь нужным. Денег всегда будет много, больше, чем нужно. Можешь пить, веселиться и таскаться по девкам. В общем, делай что хочешь, лишь бы был результат. Но это будет потом, а пока – ты инструктор спецназа. Старший!

Так начался новый этап моей карьеры. Вопреки прогнозам, за все время работы инструктором я только обучал солдат, «на дело» же меня не посылали ни разу. В чем причина, догадаться было нетрудно. С первых дней ко мне на занятия стали приходить старшие офицеры. Все они были несомненными мастерами армейского рукопашного боя. Само собой, некоторым из них захотелось испытать нового инструктора. Обычно эти «испытания» проходили в пустом зале, так чтобы никто из участников не потерял лица. Так что я мог не стесняться. Да я и не стеснялся. Старший он там офицер или младший, не имело никакого значения. Это рукопашный бой, тут все равны. Так что перепало всем желающим. После этого у них возникло желание поучиться у меня и, видимо, кто-то из них сделал так, чтобы меня не посылали на задания. Но занятия с офицерами работой назвать было нельзя. Они все время были заняты, приходили нерегулярно, в основном не позаниматься, а поговорить. Я бы сказал, что для них это было развлечением.

Так что работал я все равно в основном с солдатами и свою инструкторскую работу делал честно. Иначе говоря, учил так, как учили меня, разумеется, с поправкой на короткое время подготовки и невозможность индивидуальной работы с каждым солдатом.

Методы, которые мне казались естественными при таких сжатых сроках обучения, приводили новобранцев в ужас. Особенно им не нравилось мое (вообще-то оно не совсем мое, ему, думаю, столько же лет, сколько боевым искусствам) правило: «На занятиях каждый ученик должен получить. Как минимум один раз, но сильно, по-настоящему, лично от меня». Это правило я нарушил всего один раз. Не помню, почему так случилось, но помню, как после тренировки зашел в солдатскую раздевалку и удивился, увидев их счастливые лица. Что-то было не так, обычно они выглядели (и должны были выглядеть) совершенно иначе. Откуда такой «непорядок», до меня дошло через мгновение. Что-то меня отвлекло и никто (!) из них не получил от меня щедрую (я вообще человек широкой души, а тут уж тем более никогда не жадничал) порцию побоев. Так что при виде меня мои подопечные приходили в состояние (я не преувеличиваю) животной паники.

Помню, однажды после занятия мне захотелось выпить. Можно было, конечно, выпить и одному (излишней общительностью я никогда не отличался), но я решил пригласить одного из солдат составить мне компанию. Он же, видимо, подумал, что я вызываю его к себе, чтобы наказать за что-то, и, едва войдя в мою комнату, упал на колени и стал кричать: «Пожалуйста, не бейте меня, учитель». Я успокоил его, сказав, что просто пригласил его выпить со мной, но тут же добавил, чтобы он не расслаблялся: «Если сегодня ты плохо будешь выпивать со мной, завтра тебе будет очень плохо на занятии». Он все понял и так старался, что напился «до полусмерти». На следующем занятии я его (всем на зависть) вообще не трогал. Так что после этого выстроилась очередь желающих выпить со мной. Еще бы, выпивка «на халяву» и «индульгенция» на следующее занятие.