Жизнь после смерти - Мэри Роуч Страница 11

Доктор Рават настаивает на том, что не полностью разделяет доктрину индуизма. «Я верю в любую религию и вместе с тем ни в одну из них», – сказал он мне, управляясь с кукурузными оладьями пакора у себя на тарелке. Он видит смысл и верные наставления во всех религиях – равно как и находит в них вещи, которые отвергает. Он яростно критикует бесконечный список ритуалов и правил поклонения богам, характерный для индуизма. «Искупайся в такой-то реке – и можешь думать, что все твои грехи растворились в воде. Это нонсенс. Если вы делаете добро другим, то это и значит, что вы – по-настоящему религиозный человек».

Нашу беседу прервала девушка, которая, затаив дыхание, попросила надписать ей книгу. «Госпожа, я восторгаюсь всеми вашими фильмами!» Чуть раньше какой-то мужчина спросил меня, каково это – встречаться с президентом Бушем. Неожиданно продюсер обнародовал пресс-релиз, полный экстравагантных неточностей, касающихся моей карьеры.

Свое неверие в религиозные догмы доктор Рават относит на счет влияния со стороны отца. «Он учил меня не верить чему-то лишь потому, что так написано в священных книгах». В студенчестве юный Кирти поступил на философский факультет, но под давлением отца перешел на медицинский. Парапсихология стала для него чем-то вроде компромисса.

Я доверяю доктору Равату в том смысле, что он не переоценивает факты, которые устанавливает. И я не верю, что люди, с которыми он сегодня беседовал, занимались подтасовками. Значит ли это, что я поверила, будто реинкарнация Вирпала Сингха действительно состоялась? Ничуть.

Скажу, что именно, как я предполагаю, могло происходить. Снова и снова доктор Рават должен был останавливать процесс интервьюирования и советовать своим собеседникам сосредоточиться только на том, что они лично видели или слышали. Он сам признает, что такое пожелание практически невыполнимо. Добавьте к этому и вероятность того, что рассказы деревенских жителей не могли не содержать примеси домыслов. Это вроде одной зажигательной игры в испорченный телефон, которой предаются индийцы. Нечто похожее превратило меня на время в кинозвезду, водившую компанию с самим президентом Бушем. Никто не стремился лгать, но правда все равно искажалась и терялась.

В случае с Айшвару доктор Рават согласен со мной. «Во всем этом есть некоторые сомнительные несоответствия, – сказал он, укладывая турецкий горох на традиционный хлеб наан. – Некоторые факты Айшвару действительно описывал не так, как он, по словам Мунни, передавал их раньше в разговоре с ним. Есть еще одна вероятность: пусть мальчик не искажал факты, но он мог узнать что-то случайно – из разговоров, которые вели между собой его отец и мать. Это – одна из самых серьезных ловушек на моем пути».

Я спросила, как он оценивает этот случай в целом. Он промокнул губы салфеткой, а затем откинулся в кресле. «По зрелом размышлении могу сказать, что этот случай совершенно неубедителен. Три деревни находятся настолько близко друг от друга, что мы никогда не узнаем, сколько информации циркулировало нормальным образом – в отличие от паранормального. Особенно при участии отца».

Энтузиазм Минни подрывает целостность всей картины. «Это минус, очень серьезный минус, если люди так горячо хотят, чтобы все оказалось правдой». Они очень часто ошибаются. Деревенские жители, с которыми работает доктор Рават, склонны принимать за ясные свидетельства смутные и сомнительные утверждения. «Они, – формулирует доктор Рават, – готовы хвататься за что угодно!»

Этим вечером Кирти, его жена, а также двое детей телепродюсера отвезли меня на железнодорожный вокзал. Они оставили мне подарки и снабдили в дорогу большой сумкой с пышными индийскими слойками. Кирти и его жена повесили мне на шею цветочную гирлянду, как если бы я была божеством, а не докучливой и неблагодарной личностью, с которой они имели дело всю неделю. Я обняла доктора Равата так крепко, что цветы смялись, и следы пыльцы остались на нашей одежде. «Мне жаль… Я даже сама не знаю, чего. Простите, если порой я бывала слишком настырной».

«Все в порядке. Вы ненадолго забывались только дважды».

Вовсе не обязательно быть малообразованным деревенским жителем, чтобы впечатлиться такой историей, как случай Айшвару, и потерять рациональный взгляд на происходящее. Я наблюдала нечто подобное около 10 лет назад в сельской местности в Ирландии, когда путешествовала автостопом по графству Вексфорд. Одна из наиболее распространенных фамилий там – Колфер. Так звали и мою бабушку, и я страстно желала прикоснуться к своим ирландским корням. В какой-то момент наткнувшись на лавку с вывеской над окном «Мясная торговля Колфера», я вошла внутрь и спросила мясника: «Вы Колфер?»

«Да, я Колфер», – ответил он. Через три часа я сидела в пабе в компании девяти Колферов и изучала свое фамильное древо, уставленное пивными кружками. Некоторые имена совпадали: Катерины, Джоны, несколько Маргарет. Одна из последних даже эмигрировала в Чикаго – и мой отец останавливался у нее там, когда впервые попал в США.

Я быстро почувствовала, что не все согласуется друг с другом, но нас переполняли эмоции: общее возбуждение нарастало, а пиво лилось рекой. Когда пришло время прощаться, я обняла своего давно потерянного дядю Мика и пообещала больше не пропадать. Обретенные родственники внесли в мою жизнь новизну и очарование. То была своего рода эйфория, которой невозможно не поддаться.

Спустя еще шесть недель, когда я уже вернулась домой, из Дублина прибыло свидетельство о рождении моей бабушки. Оказалось, что, по документу, она появилась на свет на 10 лет раньше, чем я думала. Моя ирландская «семья» состояла из дружелюбных незнакомцев, с которыми я провела время в пивной. Меня подхватила волна возбуждения, связанная с поисками разгадки родственных отношений. Поэтому я внимала фактам и датам, которые, казалось, отвечают тому, чему, как выяснилось при повторном взгляде на них, они вовсе не соответствовали.

Вполне возможно, что в семье Вирпала, как и в семье моего давно потерянного дяди Мика, есть истинные связи, и в людях оживают души давно умерших. Допустим, вы терпеливо проложите себе путь сквозь колоссальный объем сведений, собранных и систематизированных Яном Стивенсоном. Но все равно ваши сомнения не развеются: предлагаемые вам заключения таковы, что не исключают совпадений и случайного стечения обстоятельств, хотя явных мотивов для мистификации как будто нет.

Позднее я не единожды раздумывала о том, какова, так сказать, механика всего этого и в какой непостижимой пропорции смешались здесь метафизика и эмбриология. Каким образом душа, внезапно ставшая бесприютной, обретает себе место где-то еще? Как дух, ищущий более совершенно устроенный мир, попадает в группу клеток, которые делятся и множатся, прилепившись к стенке матки? Иными словами, как мы попадаем сюда?

Когда-то ученые и философы для обозначения этого момента, который невозможно себе представить, использовали особое понятие. Они толковали об одухотворении и столетиями вели дебаты. Если бы Национальный фонд науки был создан в XVII веке, то стал бы щедро финансируемым Институтом Одухотворения, призванным изучать мистерию человеческого существования во многих поколениях – чтобы понять наконец, как возникает первоначальная искра нашей жизни. Большинство исследований, о которых идет речь в этой книге, посвящены происходящему с человеком в этот момент, а также сразу после того, как тело достигло финишной черты. Но есть смысл потратить еще немного времени и понять, что же происходит там, за чертой.