Медовая Жертва - Анхель де Куатьэ Страница 11

Я стал быстро уставать. Странно, ничего ведь толком и не делаю, а устаю. Видно, слишком много я пережил за эти полгода. Человеческое не сдаётся без боя, плохой, наверное, из меня ратник.

Иногда мне кажется, что человеческое – это каркас, некий скелет, который позволяет человеку двигаться. Но он же и «троянский конь», в этом нет никаких сомнений!

Как передать, насколько дорог мне Заратустра? Человеку следует двигаться не на скелете человеческого, а любованием Другим. Для Другого ничего не трудно сделать, трудно делать только для себя.

В нём моя Жизнь, в Заратустре. Говорит ли это о моей природной слабости? Нет, это говорит о законе Мира – он таков!

Сегодня состоялся такой разговор:

– Зар, я больше не хочу ходить по врачам. Я чем-то болен?

Заратустра достал из своего ранца результаты десятка пройденных мною обследований: снимки, бланки и тому подобную ерунду. Достал и разложил передо мной на кухонном столе. Задачка для третьего курса медицинского института.

– Опухоль?

Зар, не поднимая на меня глаз, утвердительно качнул головой.

– Это что, рак? Я не понимаю.

Зар медлил.

– Скоро?

– У нас есть шанс, – тихо ответил Зар.

Я уставился в телевизор. Показывали подготовку Парижа к встрече нового, 2000, года. Будет много света, а мосты над Сеной уже освещены так, что кажутся воздушными.

– У нас есть шанс, – тихо повторил Заратустра.

Я расстроился: теперь понятно, откуда голуби, отпуск, почему профессора отрицательно качают своими умудрёнными головами, почему выгнали студентов и почему, наконец, я стал так быстро уставать. Всё очень логично, в жизни вообще всё очень логично.

– Когда?

– В России не получится, придётся ехать... – Заратустра украдкой посмотрел на экран телевизора.

– Увидеть Париж и умереть, – глупо пошутил я.

И после этой дурацкой шутки я словно проснулся, словно очнулся от забытья. Я испугался, я посмотрел на Заратустру. Господи, вся его голова, словно открытый рудник, покрылась тонкими ручейками серебристой седины!

Уже столько времени он мучается моей болезнью! Господи, где были мои глаза?! Он устраивал мне эти замечательные встречи с друзьями, он сделал мне отпуск, он добивался этих чёртовых консультаций, он уже всё продумал и передумал тысячу раз. И тут я – дурак, шутник!

Я разревелся, словно ребёнок, внезапно устыдившийся своей жестокости:

– Зар! – я нежно обнял его седеющую голову, прижал к своей груди и повторял: – Зар, ты не волнуйся, пожалуйста, не волнуйся!

Сквозь слёзы я шептал ещё какие-то глупости, но потом стих. Мы не можем никуда ехать – у меня нет и сотой части необходимой суммы.

– Мы никуда не поедем, ладно? – тихо сказал я.

– Почему? – Зар поднял на меня свои замечательные встревоженные глаза, полные слёз.

– Ну как же? Деньги...

– Я достану.

– Как?!

– Достану, – он сказал это так, что всё внутри у меня перевернулось.

Эта забота, эта нежность, это беспокойство за мою судьбу – разве можно это выдержать! Я обладаю самым дорогим и совершенно бессилен ответить тем же.

Мысли о добровольном уходе из жизни одолевают меня с безумной силой. Я не хочу быть ему в тягость. Как достать эти деньги? Зачем? Опухоль чуть не с кулак!

Мысль шальная, я сделаю ему больно. Нельзя.

Я уже прожил достаточно, мне довольно. Я счастлив, о чём ещё можно мечтать?

Как он собирается достать эти деньги? Он молчит. Я не хочу, чтобы он мучился этим.

У меня никогда не будет детей.

Книги – это мёртвые дети.

У меня нет и теперь уже никогда не будет опыта брака, хотя я и знаю о браках больше, чем любой лауреат золотой свадьбы, если, конечно, он к тому же не психотерапевт.

Почему мне всегда казалось, что брак построен на лжи? Люди притираются друг к другу, на это уходит жизнь.

Ложь своекорыстна, она нарциссична сама по себе, это бег по кругу.

Жена лжёт мужу в тысячах ничего не значащих мелочах: «Чтобы он не бросил меня». Муж лжёт кратно, но по-крупному: «Чтобы она не выставила меня».

Они ещё не построили здание своей семьи, а уже думают только о том, как бы оно не развалилось. Они напоминают предупредительных пожарных, что вырыли котлован и наполнили его водой в месте, где строители собирались возводить здание. Но чем пожар лучше потопа?

Там, где страх, там и ложь, где ложь, там и страх. Ложь – зыбкая почва, как и любой нарциссизм.

У меня был судорожный припадок. Из-за удушья, продолжавшегося слишком долго, меня упекли на больничную койку, чтобы при необходимости перевести на искусственную вентиляцию лёгких.

В моей палате лежат милые люди, которые хотят излечиться, но не думают о том, что радость не имеет никакого отношения к здоровью. Здоровье ради здоровья – это обед ради обеда.

Санитарочка, которая убирается у нас в палате и выносит утки лежачих больных, смешлива до невозможности и шутит не переставая! А ей ведь 83...

Сегодня днём она пела нам скабрезные песенки, и все хохотали. А вечером она рассказала мне о своих сыновьях: один погиб в 33 года, он был убит в пьяной драке своим собственным братом, который теперь ждёт суда в «Крестах». Так в этой простой женщине показались мне Ева и Дева Мария.

Этой ночью умер мой сосед справа. По всей видимости, повторный инсульт.

Во второй половине дня дочь собирала его вещи и спросила у санитарки: «Это его тапочки или местные?»

Хорошо, что не нужно никуда спешить, – вся жизнь на ладони.

– А ты упрямый! – сказал мне лечащий доктор с видимым удовольствием.

– Я просто устал.

Я, по-моему, единственный из всех заточённых сюда болезнью, кто не занят вопросом грядущей смерти. Не потому ли мне кажется, что только я и живу по-настоящему?

За Жизнь не нужно бороться, Ею нужно быть.