Человек безумный. На грани сознания  - Виктор Тен Страница 10

Это не ветер, это колдун, который спокойно сидит в своем чуме, но в то же время является ураганом. В сказке причиной урагана является колдовство. Идет ассоциативная связь: колдун – колдовство – ветер. Для первобытного сознания колдовство колдуна – не причина урагана, как в сказке. Колдун сам и есть этот ураган, хотя сидит в чуме и грызет кость. Он может находиться одновременно в нескольких разных местах и выглядеть везде по-иному: ураганом, пожаром, потопом, волком, глодающим путника, мирно сидящим стариком. Первобытное сознание не видит здесь противоречия. Физический факт не отделен от причины, его вызвавшей, он даже не осознается как физический факт.

Сказка и самое темное суеверие – это гораздо более высокие ступени сознания, ибо в них причины и факты разделяются. Первобытное сознание разделяет факты по шизофреническому принципу расщепления, а причины вовсе не анализирует. Это «полисинтетическое сознание» (там же. С. 36), подчиненное принципу партиципации. Во многих отрывках книги Леви-Брюля термин «партиципация» можно прямо заменять термином «шизофрения».

Ассоциативное сознание в форме суеверия устанавливает связь между изображением и человеком. На этой сопричастности основано колдовство приворота или нанесения вреда. Первобытное сознание не устанавливает связи, оно считает, что изображение объекта и есть сам объект. (Там же, С. 37.) Суеверные люди в деревнях еще в XIX в. запрещали себя рисовать, боясь, что через портреты им может быть нанесен вред. Это ассоциация. Первобытные люди бегали от рисовальщиков, потому что были уверены: их увезут в виде изображений, а здесь они умрут. Или увезут и заставят делать то, что, по их убеждениям, делать нельзя. Это партиципация, она же шизофрения.

То же самое относилось к имени. Отсюда тайные, «настоящие» имена, которые нельзя было даже произносить.

Суеверный человек, которому приснился сон, что его укусила змея, произнесет утром заговор от змей, пойдет к ведунье или в церковь помолиться и тем предотвратить возможную беду. Не так поступает носитель партиципированного мышления.

«У чероки существует обычай, согласно которому человек, видевший во сне, что он был укушен змеей, должен быть подвергнут тому же лечению, которое применяется при действительном укусе змеи» (там же. С. 46).

Не заклинание от змей, согласно принципу ассоциации, чтобы предотвратить возможный укус. Лечение, потому что в представлении первобытных людей человек уже укушен, согласно принципу партиципации.

Одному воину чероки приснилось, что он попал в плен. Проснувшись, он заставил соплеменников связать себя и поставить в огонь, как обычно поступают с пленниками (там же. С. 47). Полгода он лечился от ожогов, но считал, что в плену уже побывал и этот ужас уже в прошлом. Объективная реальность и сновидение у первобытных людей никак не разделены. Понятия «вещий сон», как для суеверных ассоциативников, для них не существует. Сон и реальность – это буквально одно и то же.

«Суеверный, а часто также и религиозный человек нашего общества верит в две системы, в два мира реальностей: один – видимый, осязаемый, подчиненный неизбежным законам движения, другой – невидимый, неосязаемый, «духовный». Последний образует как бы мистическую сферу, которая окружает мир физический, – пишет Леви-Брюль. – Для первобытного мышления не существует двух таких миров, соприкасающихся друг с другом, отличных, но вместе с тем связанных, более или менее проникающих друг в друга. Для первобытного мышления существует только один мир. Всякая действительность мистична, как и всякое действие, следовательно, мистично и всякое восприятие» (там же. С. 55).

Леви-Брюль дает четкое разграничение ассоциации и партиципации. Ассоциация – это сопричастность реального и потустороннего при их осознаваемом разделении. Партиципация – это «все в одном», где о сопричастности нет и речи, потому что для сопричастия необходимо различение миров. Партиципированное сознание шизофренически смешивает все факты, считая их все одинаково реальными. Сон, галлюцинация под наркотическим опьянением, психические аффекты – это такие же физические факты, как то, что реально видят глаза, и как ураган.

Кстати сказать, Леви-Брюль некорректно использует здесь определение «мистический». Мистика – это материализация идеального, а для этого надо различать вещный мир и мир идей, чего в партиципированном сознании нет. Впрочем, в самом начале своего труда Леви-Брюль говорит, что для характеристики первобытного сознания необходимо разрабатывать новую терминологию. При этом он оговаривается насчет использования определения «мистический», что оно не отражает сути, но замены он не нашел. И уже в другой книге, «Сверхъестественное и природа в первобытной психике», пишет:

«Мы не обладаем выражениями, которые точно соответствовали бы понятиям туземцев, обозначающим одновременно материальные представления о нематериальных свойствах и нематериальные представления о материальных предметах» (Леви-Брюль, 1999 в. С. 534).

Типичный пример расщепления: один таитянец, увидев, что европеец по ночам мерзнет, подарил ему плащ. Европеец случайно узнал, что раньше плащ носил покрытый язвами прокаженный, и возмутился. «Тебе я подарил плащ, – успокоил его туземный друг, – а болезнь оставил себе» (там же. С. 430, 431).

В установлении ассоциаций большую роль играет последовательность во времени. Для первобытных людей «данный элемент не всегда обязателен и никогда не достаточен», – пишет Леви-Брюль и приводит множество примеров. «Например, ялуо не ассоциируют дневного света с сиянием солнца», несмотря на повторяющееся явление дня вслед за восходом солнца. (Леви-Брюль, 1999а. С. 61.) Этот пример демонстрирует еще одну особенность первобытного сознания, которое Леви-Брюль назвал «непроницаемость для опыта».