Дар страха. Как распознавать опасность и правильно на нее реагировать - Гэвин де Беккер Страница 10

Ну и что глупее: дождаться следующего лифта или оказаться внутри звуконепроницаемой стальной коробки с незнакомцем, которого она боится?

Даже когда наша интуиция говорит прямо и недвусмысленно, даже когда предупреждение понятно, мы продолжаем прислушиваться к мнению окружающих, прежде чем начнем слушать самих себя. Вот история о психиатре, чей пациент рассказал ему: «С недавних пор, когда моя жена ложится спать, я ищу разные поводы, чтобы остаться на первом этаже. Если, когда я захожу в спальню, она еще не спит, то я иду в душ и нахожусь там до тех пор, пока не буду уверен, что она уже заснула. Вы думаете, что я подсознательно стараюсь избежать занятий сексом с моей женой?» Выслушав это, психиатр проницательно спросил: «А что же тут подсознательного?»

Когда жертвы после всего, что случилось, говорят мне, что они «подсознательно» знали, что им угрожает опасность, я могу задать им тот же вопрос: «Что же тут подсознательного?»

Наш странный способ оценивать риски отчасти объясняет, почему мы часто предпочитаем не избегать опасности. Мы почему-то уделяем огромное внимание опасностям, на которые не можем повлиять (авиакатастрофы, аварии на атомных электростанциях), игнорируя риски, находящиеся под нашим контролем (смерть в результате курения, неправильной еды, автокатастроф), даже несмотря на то, что последние намного чаще грозят нам. В великолепной книге доктора Мелвина Коннера о нас и обо мне (и обо всех людях) «Почему выживают безрассудные» (Why the Reckless Survive) автор подчеркивает, что «мы выпиваем, ездим без ремней безопасности, закуриваем еще одну сигарету… и затем отменяем поездку в Европу из-за опасения попасть в теракт, вероятность которого равна одной миллионной». Многие американцы, которые не едут в Египет посмотреть пирамиды из страха быть убитыми, остаются дома, где опасность в двадцать раз выше.

В то время как мы осознанно соглашаемся на какой-то риск, мы протестуем, если подобному риску нас подвергает кто-то другой. Мы как будто говорим, пишет Коннер: «Если я хочу убить себя с помощью курения, то это мое дело, но, если какая-нибудь компания попытается одурачить меня насчет вреда от асбеста или нервно-паралитического газа, я страшно рассержусь». Мы будем терпеть знакомые риски и нервничать из-за непонятных. Захват американского пассажирского самолета в Афинах волнует нас намного больше, чем убийство родителем собственного ребенка, хотя первое происходит редко, а второе – каждый день.

Мы отрицаем опасность, потому что мы так устроены, мы видим то, что хотим видеть. В книге «День, когда изменилась Вселенная» (The Day the Universe Changed) историк Джеймс Бёрк подчеркивает: «Видит именно мозг, а не глаз. Реальность попадает в мозг до того, как она пережита, в противном случае сигналы, которые мы получаем с помощью глаз, не имеют смысла». Эта истина напоминает, как важно, чтобы элементы пазла насилия попали в наш мозг заранее, потому что только при таком условии мы сможем воспринять сигналы выживания.

Конечно, мы достаточно серьезно относимся к этой проблеме и стараемся усвоить сигналы: социологический опрос, проведенный Институтом Харриса, показывает: подавляющее большинство американцев весьма озабочено проблемами преступности и личной безопасности. Если это правда, то мы обязаны задать новые вопросы о насилии и о нас самих. Например, как так вышло, что нам лучше известны причины, по которым мужчина покупает лосьон для бритья определенной марки, чем причины, по которым он покупает пистолет? И почему нас так привлекает, когда сталкер атакует известную персону, что случается раз в два-три года, но не интересует, когда женщину убивает ее муж или бойфренд, а это происходит каждые два часа? Почему в Америке существуют тысячи центров по предотвращению суицидов, но нет ни одного центра по предотвращению убийств?

И почему мы так увлечены ретроспективой (в СМИ то и дело повторяют новости за день, за неделю, за год) и подозрительно относимся к прогнозированию, которое могло бы изменить нашу жизнь к лучшему?

Одна из причин заключается в иллюзии, что нам не нужно развивать собственные способности делать прогнозы, раз можно положиться на экспертов. Кэтрин, молодая женщина двадцати семи лет, задает мне (эксперту) вопрос, над которым должны задуматься почти все женщины в нашем обществе: «Куда мне обратиться, если мужчина, с которым я встречаюсь, становится проблемой? Существует ли перечень предупредительных сигналов потенциального сталкера?»

Вместо прямого ответа на вопрос я прошу ее привести пример того, что она имеет в виду.

«Да вот, — говорит она, — я встречалась с парнем по имени Брайан, который вроде как зациклился на мне и не хотел отпускать, когда я решила положить конец этим отношениям. Мы познакомились на вечеринке у моей подруги, и он, должно быть, попросил у кого-то мой телефон. Пока я добралась до дома, он уже оставил мне три сообщения. Я говорила ему, что не хочу с ним встречаться, но он был так настойчив, что у меня просто не осталось выбора. Сначала он был сверхвнимателен, казалось, что он всегда заранее знал, что я хочу. Это было приятно, но в то же время даже несколько неудобно. Ну, например, я как-то сказала, что мне нужно больше места для книг, и он вдруг привез полки и все детали и собрал стеллаж. Я не смогла сказать «нет». И он часто по-своему интерпретировал все, что бы я ни говорила. Однажды он спросил, пошла бы я с ним на баскетбол, и я сказала: «Может быть». Потом он сказал: «Ты обещала». Кроме того, он рано заговорил о таких серьезных вещах, как совместная жизнь, свадьба и дети. На первом же свидании принялся шутить на эту тему, а потом он уже не шутил. Или когда он предложил установить мне в машину телефон. Я не была уверена, что хочу иметь телефон в машине, но он как-то одолжил у меня машину и установил в ней телефон. Это был подарок, поэтому что я могла сказать? И конечно, он звонил мне всякий раз, когда я была в машине. Причем категорически запрещал мне говорить по этому телефону с моим бывшим бойфрендом. Потом он стал сердиться, если я вообще разговаривала с бывшим. В конце концов, когда я сказала ему, что больше не хочу быть его подружкой, он даже слушать не стал. Настаивал, чтобы мы продолжали встречаться, а когда я отказалась, принудил меня к своего рода отношениям: постоянно звонил, приходил, разговаривал с моими подругами, присылал подарки, приходил ко мне на работу без приглашения. Мы были знакомы всего около месяца, а он вел себя так, будто это самая важная любовная связь в его жизни. Так какие существуют упреждающие сигналы насчет таких парней?»

Конечно, Кэтрин сама ответила на свой вопрос (подробнее о сталкинге такого рода мы поговорим в главе 11). Возможно, мой лучший совет ее не удовлетворил: «Прислушайтесь к себе». Эксперты редко говорят нам, что мы сами уже знаем ответ. Мы хотим получить от них чек-лист, а они хотят получить чек.

Вероятно, лучшими экспертами в важнейших повседневных прогнозах являются полицейские. В силу специфики своей работы на улицах они знают все о насилии и его предупреждающих сигналах, но бесконтрольное отрицание может затмить все знания. Полицейский эксперт по выживанию Майкл Кэнтрелл убеждался в этом многократно.

Кэнтрелл служил рядовым полицейским четвертый год, когда его напарник, которого я буду называть Дэвидом Патриком, рассказал ему, что видел сон, в котором «один из нас получает пулю».