Пространство мышления. Соображения - Андрей Курпатов Страница 10

Но такова реальность, потому что всё это происходит на самом деле и в совокупности. И да, нам бы следовало видеть все это в полном объеме, хотя, конечно, сложно (невозможно) себе весь этот объем представить. Причем я ведь привел здесь лишь в качестве иллюстрации самую малую толику того, что в действительности происходит в этот самый момент на самом деле. И все это и впрямь происходит здесь и сейчас, а не где-то в каких-то разных реальностях.

Впрочем, то, что мы выделили реальность «научной конференции» из всей прочей реальности, – это ведь тоже своего рода абсурд. Мы находимся в здании, здание на Земле, а Земля в Космосе, и все мы питаемся энергией Большого Взрыва – можно ведь и так все это себе представить. Хотя в действительности, конечно, всё сложнее и иначе: например, мы пользуемся концептуальным аппаратом науки, а он есть язык, способность иметь который отличает представителей нашего биологического вида… Всё это, опять-таки, есть сейчас, в этой реальности, даже если мы решили ограничить ее понятием «научной конференции». То есть это не разные реальности и не какие-то ее уровни, здесь нет и не может быть никаких границ, кроме условных. Это одна цельная реальность, ткань которой совершенно неразрывна.

При этом ситуация, когда я пытаюсь приготовить себе завтрак, ничем принципиально не отличается от той, которую я описал в примере с научной конференцией. Да, здесь нет других людей, но и там их по большому счету не было – у меня были лишь такие интеллектуальные объекты, которые я привык относить в некий условный регистр «других людей», а конкретнее – «коллег по цеху». Но как они были тогда мною в моем внутреннем психическом пространстве воссозданы в качестве соответствующих интеллектуальных объектов – эти «слушающие меня участники научной конференции», так и сейчас во мне воссозданы все эти интеллектуальные объекты – кофе-машина, печенюшки – или, если день задался, яйца в холодильнике, бекон, масло на сковородке, соль, перец и т. д. и т. п.

И точно так же все эти интеллектуальные объекты – это не какие-то отдельные штуки в моей голове, которые, как кажется, являются некими «вещами» и «понятиями», а нечто, что возможно благодаря механизмам восприятия, апперцепции, научения и физиологическим процессам, например, которые вызывают у меня чувство голода. Наконец, биомеханика моих движений при ударе ножом по яйцу, ощущение запаха подрумянившегося на сковороде лука и прочее, и прочее – всё это здесь. И такова реальность – всё то, что происходит.

Как бы я ни делил реальность на какие-то «подкасты», как бы ни организовывал концептуально – это лишь такие игры по определению и созданию неких фикций, симулякров, представлений о реальности. Да, я делаю это для удобства, но и это тоже – реальность: поступать так – выделять соответствующие «вещи» и «состояния» из ткани происходящего, чтобы легче в нем – в этой действительной реальности – ориентироваться. Когда вы движетесь по какой-то одной стороне «ленты Мёбиуса», вы же движетесь и по другой ее стороне.

Наконец, для полноты картины рассмотрим пример с влюбленностью. Эта ситуация, грубо говоря, отличается от двух представленных выше лишь тем, что тут «объект страсти» может одновременно и присутствовать рядом со мной физически, и не присутствовать (то есть это и случай «конференции», и случай «приготовления завтрака»), а я все равно постоянно нахожусь с ним в некой психологической связи, обусловленной соответствующей, как бы сказал Алексей Алексеевич, доминантой. Реальность, впрочем, как и прежде – такова, какова она есть, и вся – та же самая.

Люблю я, понятное дело, не другого человека, а его образ в моей голове (как показал Ролан Барт во «Фрагментах речи влюбленного»), и это такой же интеллектуальный объект, как и все прочие, составляющие мой индивидуальный мир интеллектуальной функции (он ими порожден и с ними связан). Он точно так же создан определенным моим физиологическим состоянием (обуславливающим половую потребность) и актуализацией неких нейрофизиологических комплексов (связанных, по всей видимости, с определенной сексуальной фиксацией, чувством прекрасного, психологическими ожиданиями от любовных отношений и т. д. и т. п.).

Иными словами, есть некая реальность – тот самый другой человек, – он реально существует. Но есть и интеллектуальный объект, который в моем индивидуальном мире интеллектуальной функции представляет этого человека так, что он кажется мне «пределом мечтаний». Впрочем, некто третий вряд ли со мной согласится, а если и согласится, то как-то иначе. Понятно и другое – что у того человека, образ которого я люблю в себе, есть и вовсе какое-то свое представление о происходящем, причем это его представление тоже абсолютно реально. А то, что мы в принципе способны всё это думать, чувствовать, испытывать, быть здесь и сейчас – не случайность, все это обусловлено реальностью, в которой, как нам кажется, мы обнаруживаем упомянутые подреальности, которые, конечно, таковыми – какими-то отдельностями – не являются.

Это сложно так думать, что не бывает нескольких разных реальностей (как это, конечно, нам представляется), но только одна, причем одна и та же. Ведь все, что я сейчас перечислил, объединено ситуацией – положением, как бы сказал Людвиг Витгенштейн, всех вещей, имеющих отношение к данной ситуации. Причем никому весь список этих «вещей», разумеется, неизвестен, но в этом и состоит природа реальности – того, что происходит на самом деле, и того, о чем мы можем лишь строить какие-то свои представления. Именно так об этом и следует думать.

Причем это «следует» – даже не фигура речи, это именно правило, по существу – «принцип дополнительности» Нильса Бора. «С одной стороны, описание нашей мыслительной деятельности требует противопоставления объективно заданного содержания и мыслящего субъекта, – говорит Бор и уточняет: – А с другой, как уже ясно, – нельзя строго разграничить объект и субъект, поскольку последнее понятие также принадлежит содержанию»^[22].

Иными словами, вводя наблюдателя, мы неизбежно превращаем реальность в некую несложимую теперь абстракцию – реальность как таковая («территория») начинает как бы противостоять в нас представлению наблюдателя о ней («карта»). Но правда в том (хотя ее и нельзя вообразить, но можно реконструировать), что наблюдатель есть такая же часть этой реальности, поэтому никакого разделения на самом деле тут нет, и ткань реальности нигде не рвется, хотя нам – как наблюдателям – этот разрыв кажется совершенно очевидным.

Грубо говоря, мы в некотором смысле физически неспособны представить себе, как нечто одновременно демонстрирует качества корпускулы и волны, но и «корпускула», и «волна», и «качества корпускулы», и «свойства волны» – это лишь интеллектуальные объекты, которыми пользуется наблюдатель для представления реальности, которую он иначе представить себе не может. То, что реальность по-другому ему не представляется, – проблема наблюдателя, а возникает она лишь потому, что он наделил себя соответствующим статусом – «наблюдателя» («субъекта»). Не выделяй он себя из реальности, никаких парадоксов и не обнаружилось бы. Впрочем, тогда бы он уже и не был «наблюдателем».