Просветленные не берут кредитов - Олег Гор Страница 10

За день мы не встретили вообще никого, а из признаков того, что в этих местах вообще живут человеческие существа, оставалась только дорога под нашими ногами, — даже не дорога, а широкая тропа.

Зато видели белку-летягу, что красно-коричневым осенним листом длиной в полметра спланировала с одного дерева на другое.

Мозоли мои начали подживать, и передвигался я уже более уверенно.

В животе, конечно, было пусто, но это меня не беспокоило.

Ближе к вечеру начали попадаться отделенные друг от друга рядами деревьев участки земли, некогда расчищенные, потом снова заросшие, а над горами впереди поднялись серые столбики дыма.

Затем мы встретили мальчишку лет шестнадцати в рубахе и просторных штанах, шагавшего куда-то с мачете на плече. Завидев нас, он выпучил глаза, поклонился, а дождавшись ответного приветствия, удрал с такой скоростью, что только засверкали пятки.

— Это земли луа, — сказал брат Пон. — Они очень любят гостей. Так что готовься. Банкоматов в этих местах нет, зато водятся забавные человеческие существа.

Не прошагали мы и километра, как дорогу нам преградил крепкий, хоть и седой мужик с бутылкой мутной жидкости в руке. Последовал новый обмен поклонами, за ним вполне европейское рукопожатие, и посудина была гостеприимным жестом предложена нам.

Я ощутил резкий запах самогона.

Брат Пон отрицательно покачал головой и произнес несколько слов.

— А-ха-ха! — отозвался высокий, расплываясь в немного щербатой ухмылке, и разразился пылкой речью.

Выслушав ее, брат Пон кивнул и повернулся ко мне.

— Почтенный саманг Нанг Ка Тхан приглашает нас разделить трапезу и все прочее, — сообщил он. — Он тут вождь, поскольку является потомком королей, что некогда правили народом луа и тягались даже с владыками Чиангмая, а в бутылке плая — рисовая водка. Предложил он ее нам, чтобы убедиться, что мы настоящие жрецы в оранжевых одеяниях.

Саманг поманил нас и сам зашагал впереди, не забывая время от времени прикладываться к посудине.

Вскоре показалась деревня: единственная улица, два ряда домов на сваях, с крышами из материала, напоминающего тростник. Поглазеть на нас высыпало все местное население: круглолицые девушки, беззубые старухи с трубками, голопузые детишки, таращившие черные глазенки, квохчущие курицы, грязные любопытные поросята.

— Селение называется Па Пае, — шепнул мне брат Пон.

Вождь остановился посреди улицы и принялся громогласно вещать, размахивая своей бутылкой. Толпа отозвалась радостным гулом, а несколько улыбающихся юношей сорвались с места и убежали.

— Сейчас нас отведут в дом для гостей, — сказал монах. — А затем будет пир.

В этот момент я увидел в толпе старика, что рассматривал нас с насмешливым интересом, — на шее у него болталось ожерелье из камешков, голову украшала цветастая повязка, а морщины на дубленой физиономии были глубокими, точно раны от ножевых порезов.

Не знаю почему, но мне под его взглядом стало неуютно, и я отвел глаза.

— Это колдун, главный специалист по общению с духами, — брат Пон, как обычно, замечал все, что происходит вокруг. — Ими, если верить луа, битком набиты окрестные леса. Ага, пойдем…

Нас отвели в гостевой дом, что выглядел немного больше прочих, но в покое не оставили: каждую минуту заглядывал кто-то из местных, просто чтобы поглазеть, улыбнуться или кивнуть.

— Жить один — нет веселья, — на ломаном английском сообщил нам один из мужчин. — Мы двери всегда открывать!

Колдун нас не навестил, и не скажу, что это меня опечалило.

Вскоре донесся аромат жареного мяса, и брат Пон объяснил мне, что у луа есть налог на убой скота, который должен собирать саманг. Платить его никто не хочет, и поэтому когда приходит время пира, то буйвола душат веревкой и привязывают к крепкой ветке; потом с горестными причитаниями объявляют, что зверь сошел с ума и «повесился».

На празднество нас позвали в сумерках.

И тут сердце мое упало, поскольку места наши за длинным столом, накрытым прямо на улице, под навесом из пальмовых листьев, оказались между вождем и колдуном, встретившим нас злобной улыбкой.

— Я знать — ты врать, — прошептал морщинистый старик мне в ухо, едва я уселся. — Говорить мочь!

Английским он, к сожалению, владел в достаточной степени.

Пошли по рукам бутылки с плаей, появились огромные блюда с фруктами, миски с рисом. Нам предложили лучшие куски повесившегося буйвола, но брат Пон вежливо отказался.

Саманг произносил тосты, луа смеялись, девушки стреляли глазками ничуть не хуже их подруг из больших городов. Я же сидел как на иголках, поскольку колдун, от которого разило точно из бочки с самогоном, не забывал время от времени наклоняться ко мне и говорить какую-нибудь гадость или просто злобно ржать, тыкая в меня пальцем, твердым, как сучок.

Брат Пон наверняка видел, что происходит, но не спешил вмешаться.

Когда мы глубокой ночью вернулись в отведенное нам жилище, монах не разрешил мне открыть рот, несмотря на мою недовольную физиономию и на красноречивые жесты, которыми я выражал злость и желание пожаловаться.

Чего этот старый хрен ко мне прицепился? Что я ему сделал?

Но брат Пон остался непреклонен, и утром, когда я проснулся в том же раздраженном настроении, он ничуть не смягчился.

— Ничего хорошего и полезного ты все равно сейчас не скажешь, — заявил он, выждав, пока я закончу изображать гнев. — Так что лучше вспомни про свое дерево. Давай, восстанавливай его и начинай второй этап, переноси в него сознание. Не важно, что при этом творится вокруг.

Я сердито почесал в затылке и приступил к делу.

Но тут как назло явился саманг, почему-то без бутылки, и с шутками, прибаутками повел нас куда-то за пределы деревни.

— Через неделю придет время вырубать и выжигать участки под новые поля, — объяснил брат Пон. — Поэтому нужно задобрить духов леса, огня, воды и риса и начать это дело лучше заранее. Сегодня первая церемония по этому поводу, и наиболее важная.

Сведения эти заставили меня погрустнеть — где духи, там и колдун.

И точно, около алтаря на огромном пне, торчащем посреди горного склона на границе двух участков, обнаружился мой вчерашний «друг», только на этот раз обнаженный по пояс и с длинным жезлом, увешанным медными колокольчиками, в жилистой руке.

При взгляде на него я испытал приступ неприязни, но тут же отстранился от этого чувства и сосредоточился на своем дереве. Созерцать его оказалось трудно, поскольку мы очутились в самом центре довольно шумного действа, что закрутилось вокруг алтаря и больше всего напоминало экзотическую дискотеку «для тех, кому за пятьдесят».

Пожилые женщины с подносами в руках, заваленными пачками табака, отрезами ткани, рисовыми лепешками и кусками вяленого мяса, пошли хороводом, издавая нечленораздельные крики. Мужчины, сплошь солидные, не одного молодого лица, — и вождь среди них — поддержали все это дружным уханьем.