Спасите игру! Ведь жизнь – это не просто функция - Кристоф Кварх Страница 10

И главными её играми были культовые праздники во славу богов.

Сегодня мы можем этому только удивляться. Но в греческой культуре действительно нельзя отделить друг от друга культ и игру, соревнование и праздник. Прекрасный пример — гимнастические соревнования в Олимпии, которая принадлежала Зевсу, была центром культа этого могучего Громовержца. Его славили быстрым бегом, борьбой и кулачным боем. Там человек причащался силы и демонстрировал силу. Люди мерились силами, чтобы ближе подойти к недостижимой — они это прекрасно знали — мере божественной силы. Тут мы видим, что греческая идея агона ничего общего не имеет с нашей идеей соревнования. Агон греческих Игр совершался пред взором богов: богам подобало лучшее и лучшие из лучших. Не случайно венком награждали только победителей: их не потому прославляли, что они победили других, а потому, что именно в них ярче всего проявила себя божественная сущность, и их надлежало восславить. Ведь смысл игры заключался не в том, чтобы покинуть священный город с венком победителя на челе. Нет, состязание было богослужением, и любая праздничная Игра греков происходила на небесах, была способом участвовать в празднестве богов. Причём участвовать именно так, как это подобает человеку: в чётко установленных правилами границах, в скобках, за которыми сияет имя божества — Зевса и Геры в Афинах, Аполлона в Дельфах, Посейдона в Истмии, Деметры в Элевсине. Играть под их эгидой означало вступить в тесную связь с той гранью жизни и жизненных сил, которая именно в этом боге нашла своё наивысшее воплощение. Предстать перед ними, играя, означало жить в самом высшем смысле слова.

Жизнь — вот что было главным для греков. Скажем даже больше: наивысшее проявление жизненных сил и самый полный расцвет того, что они называли душой — psyché. Развёртывание души получило в древней Греции имя paideia — смысл этого понятия лучше всего передаётся словом «образование». Его основная идея состоит в таком формировании души, чтобы та могла как можно лучше развиваться; то есть в такой заботе о её росте, чтобы она могла раскрыться и принести наибольшее благо. Вопрос в том, чтобы выстроить настоящего человека, areté человеческой души: добродетель, идеал цветущей жизни, различные грани и проявления которого мы видим в образах богов. Иными словами, paideia — это воплощение вечной божественной Истины, Блага и Красоты в условиях краткого игрового времени человеческой жизни.

Указать путь к такому воплощению — задача педагога. Его работа — так развивать душу человека, чтобы через неё проступил, стал видимым идеал жизни, который греки понимали как гармонию души и тела. Найти в жизни верную меру; быть в созвучии с самим собой и с миром: вот в чём находили они высшую степень жизненности и высшую добродетель. Paideia — это сонастройка души и тела, их сплетение в прекрасную мелодию, в которой звучит настоящая жизнь; смешение чувств, порывов, мыслей, телесных функций и т. д… Это многоголосный концерт, симфония — то есть со-звучие, музыка, — в совершенном исполнении которой каждый голос играет с другими и сам в себе; в её исполнении участвуют каждый бог и богиня, проявляя и осуществляя себя особым, только им присущим образом.

Поэтому Платон, наиболее чисто и ясно выразивший педагогический импульс греков, мог высказать идею образования как homoiosis theo, уподобления души богу. В наибольшей степени уподобиться божеству, взрастить в собственной душе те жизненные силы, что нашли в нём своё совершенное воплощение — этой цели, по мнению Платона, должны служить и культ богов, и игры, посвящаемые богам. В «Законах» он говорит, что праздничные игры с их мусическими и гимнастическими представлениями являются для него своего рода эмоциональной образовательной программой, при помощи которой можно было бы доступным и радостным образом сообщить людям понимание добра, истины, прекрасного.

Игра приобретает ценность для образования благодаря своей связи с божественным. Именно в игре более, чем где бы то ни было, в конечном выражается бесконечное, в человеческом — божественное, во временном — вечное, в несовершенном — идеальное. Играющий под эгидой бога — житель двух миров: мира людей и мира богов. Поскольку он живёт в мире богов, его жизнь является серьёзным предприятием, уроком вечного и истинного бытия. Поскольку он живёт в мире людей, его жизнь — игра: танец, песнь, состязание в беге, комедия или трагедия, смесь радости и страдания, о которых говорит в «Филебе» Сократ^[15]; и в этой игре неразрывно переплетены трагедия и комедия.

Как детям игра помогает сформировать чувство гармонии и согласия, так и у взрослых их игровые празднества укрепляют чувство истины и добра, помогают людям ощутить и выразить в себе красоту и силу богов; для зрелой мудрости жизнь — это священная игра, в которой божественная серьёзность и человеческая радость — нити одного полотна. И мудрым можно назвать того, для кого жизнь, чем бы она ни обернулась, остаётся священной Игрой — серьёзной и вместе с тем радостной.

На этом фоне становится видна вся глубина процитированных выше слов Платона. Он очерчивает идеал мудреца, который, играя, удостоверился, что жизнь — это игра в присутствии богов, а потому игры и празднества в честь богов ему по душе.

Этот идеал мудреца нашёл своё наилучшее воплощение в личности Сократа. Ксенофонт в «Воспоминаниях о Сократе» ярко характеризует стиль беседы Учителя: в своих философских беседах Сократ «говорил шутливо и вместе с тем серьёзно»^[16] (пер. С. И. Соболевского). Тот же Ксенофонт начинает свой «Пир» утверждением: «Как мне кажется, заслуживает упоминания всё, что делают люди высокой нравственности: не только при занятиях серьёзных, но и во время забав»^[17] (пер. С. И. Соболевского). Совершенно в этом же смысле Платон говорит, что «муж, достигший совершенной мудрости» проверяется в мыслях, в делах и в словах, «как в играх, так и в серьёзном»^[18]. О ком же он думал, если не о Сократе, которого он снова и снова выводит в своих диалогах в качестве мастера вести философский диспут как бы играя? А может быть, он думал в это время о себе самом, ведь из диалога «Федр» мы знаем, что Платон описывал собственную литературную работу как «благородную игру», забаву, которая «доступна только тому, кто умеет, забавляясь сочинением, повествовать о справедливости и обо всем прочем, что ты (Сократ) упоминал»^[19] (пер. А. Н. Егунова).

Игровой характер формы философского диспута Сократа и Платона связан с тем, что оба они исходят из описанной выше идеи двойственной, земной и небесной, природы человеческой души. С одной стороны, душа влачит своё существование в отведённом ей месте и времени, с другой, она призвана воплотить в жизнь божественный идеал истины, добра и красоты. Игра жизни ограничена рамками времени и пространства. Это «всего лишь» игра, ведь каждый из играющих смертен. Но, несмотря на это, самое большее, что можно сказать о жизни человеческой, — что это такая игра, которая заключает в себе возможность воплощения божественного. А это, в свою очередь, становится возможным только потому, что игровое пространство и игровое время жизни ограничены. Эпифания вечного в конечном — в очень существенном смысле игра, и настоящее искусство жизни состоит в том, чтобы осознанно играть в неё с другими игроками.