Владычица Рима - Тамара Мизина Страница 9

– А как госпожа вчера? Не сердилась? Мы хотели развеселить ее? Она ничего не говорила?

Лиина ответила в тон ему:

– Нет. Мы с мамой сразу спать легли.

– Ну, хоть какой-то прок с этих паршивцев был? Толковый получился подарок? Или не угодили? – Авес хотел изобразить заинтересованность, но по наигранности вопроса Лиина сразу поняла, что если она объявит «подарок» бестолковым, то юношу это мало обеспокоит.

– Проку никакого. Что с них возьмешь? Напуганные мужчины…

– А с поэта?

– С поэта? Разве среди римлян есть поэты? Или ты тоже считаешь, что если римлянин имеет грамотного раба – он уже поэт?

Авес довольно хмыкнул:

– Прекрасная Лиина невысокого мнения о римлянах. Но этот, похоже, и вправду поэт. Стихи он знает здорово.

Обращаясь к пленникам, Лиина спросила на латыни:

– Кто среди вас поэт?

– Я, госпожа, – Марк поднялся.

Обращаясь к Авесу, Лиина сказала:

– Он пытался начать разговор, но вместо того, чтобы читать стихи, затеял спор о знатности и безродности.

– Он посмел спорить?

Девочка покачала головой:

– Нет, не посмел. А я так хотела спора! У них у всех тройные имена и они так гордо их объявляют, а все потому, что где-то есть медные доски, на которых их имена могли бы быть записаны, – сделав пленнику знак рукой, она приказала: – Читай.

Стараясь певучестью речи как-то смягчить отсутствие музыки, юноша читал ритмические строфы, пока Лиина не остановила его:

– Хватит, – повернувшись к Авесу, она сказала: – Это не его стихи. Одно из них я слышу впервые, остальные же – знаю.

Авес, не понявший ни одной фразы, не узнавший ни одной буквы, переспросил:

– Так он поэт или нет?

– Он читал хорошие стихи, и я хотела бы, чтобы он записал их для меня на папирусе или коже.

Ее собеседник кивнул:

– Эй, ты слышал что желает твоя госпожа?!

– Слышит, но не понимает. Авес, я хотела бы послушать еще.

Просьба Авесу понравилась и он, махнув рукой, приказал:

– Валяй дальше.

Марк выжидательно посмотрел на девочку. Мягко прикрыв глаза, она разрешила:

– Продолжай, Марк Корнелей Руф, знатный господин. Прочти что-нибудь мне, безродной.

И знатный господин начал читать. Дождавшись, когда пленник замолчал, чтобы перевести дыхание, Авес спросил:

– О чем он говорит, Лиина?

– О любви, – ответила девочка. – Все стихи – о любви.

Марк читал начало «Энеиды», но при той глубине познания, которое Авес имел в латыни, Лиина могла делать самый вольный перевод.

– А-а-а… И тебе нравится слушать о любви?

– Да, в стихах любовь так красиво сравнивают то с рекой, то с цветком, то с солнцем. Со всем, с чем можно сравнить и даже с чем нельзя.

Девочка говорила столь серьезно, что Авес смутился.

Он не в первый раз приходил сюда, и Лиина всегда охотно поддерживала разговор, но в последний момент ставила все так, что рассказывать о своей любви Авесу становилось неудобно.

Вот и теперь юноше не захотелось выглядеть невеждой на фоне иноземных рифмоплетов, и после некоторого раздумья он решил объяснение отложить.

Соперников здесь у него не было, и парень не сомневался, что красотка от него никуда не денется. Ему и в голову не могло прийти, что эта шальная от собственной молодости девчонка – дикарка, владеет не только несколькими языками. Что она – потомственная ведунья, чуть ли не с молоком матери впитавшая основы понимания человеческой натуры, отлично знает, зачем он так часто заходит к ней и какой разговор откладывает уже в который раз, и что она прилагает все усилия, дабы разговор этот он откладывал дальше и дальше.

Проводив Авеса, Лиина села в кресло, жестом подозвала Марка и, указывая ему на кресло, только-только покинутое гостем, велела тоном, исключающим отказ:

– Садись и прочти мне твои собственные стихи, Марк Корнелей Руф.

Марк попытался прочесть несколько строф первого вспомнившегося поэта, но девочка перебила его:

– Я сказала: твои!

– Это мои…

– Марк Корнелей Руф, зачем ты меня обижаешь, зачем тебе мои угрозы? Ты ведь и без них знаешь, что стоит сейчас твоя жизнь. Я не вижу беды в том, что ты провел Авеса, но мне лгать не надо, – говорила она все это спокойно, не повышая голоса, не стараясь выглядеть страшнее, чем есть, но Марк съежился:

– Я никогда не писал стихов, госпожа.

– Кто сделал тебя «поэтом»?

Страх перехватил пленнику горло, отразился во взгляде, в изгибе красивых губ. Тонкая морщинка гнева легла у девочки между бровями, пальцы нервно ударили по дереву подлокотника:

– Кто сделал тебя «поэтом»?

– Я, госпожа.

Марк одновременно вспотел и обмяк: Гальба стоял прямо, холодно и спокойно глядя на девочку в кресле.

– Валерий Цириний Гальба? Как это произошло?

– Когда господин Авес резал тех, кто не приглянулся ему… – бесстрастный взгляд юноши на мгновение заострился, стал цепким: как девочка воспримет услышанное? Девочка не восприняла никак: сидела, удобно устроившись в кресле, и разглядывала подаренный Авесом браслет. Оборвав короткую, почти незаметную паузу, Валерий продолжил: – …Атий начал кричать и браниться. Господин Авес не понял его слов и потребовал от меня перевода, а я сказал, что Атий – поэт. Что мне еще оставалось? Наши жизни и сейчас недороги, а тогда они и этой цены не имели. Но Атий не пишет стихов и не знает их, а господин Авес желал видеть поэта, чтобы подарить его вам, и я попросил Марка прочесть стихи. Сам я не мог сделать этого. Меня господин Авес запомнил.

– Да, не повезло вам. Атий!

Юноша поднялся.

– Как твое полное имя?

– Атий Либона, госпожа.

Окинув его взглядом с ног до головы, почти измерив, Лиина распорядилась:

– Можешь сесть. Мне ничего не нужно от тебя. Юноша дернулся, хотел что-то сказать, но под пристальным взглядом девочки сдержался, поспешно сел на ковер.

– Марк Корнелей Руф.

– Да, госпожа.

– Все, что ты читал, я знаю, кроме одного стихотворения. Оно мне понравилось, и ты запишешь его для меня. На чем писать – я дам.

Почтительно склонив голову, юноша ответил:

– Я сделаю все, что прикажет моя госпожа, и приложу все старание, чтобы она осталась довольна мною.

– Приложит, приложит. Только почему они еще здесь?

Девочка обернулась на голос: