Гладиатор - Филипп Ванденберг Страница 9

– Вперед, вперед! – продолжали выкрикивать гладиаторы.

– Нет сомнений, – сказала Мессалина, – что народ сейчас больше, чем когда-либо, боготворит своего императора. Строительство нового водопровода, закон, ограничивающий безмерную жадность ростовщиков, изобретение новых букв для нашей письменности – все это привлекло к Клавдию симпатии многих и многих. Наше положение становится все затруднительнее.

Окружавшие Мессалину мужчины, все сплошь ее любовники, молча кивнули. Они стояли вокруг выкованного из серебра ложа императрицы, на котором свободно могли бы поместиться с полдюжины людей, и буквально пожирали женщину глазами. При этом они без всяких видимых усилий сохраняли внешнее спокойствие. Так, словно чем-то само собой разумеющимся было то, что императрица, эта возбуждающая страсть и желание обладать ею женщина, лежит перед ними полуобнаженная, с театральной беспомощностью пощипывая края своей легкой накидки. Предполагалось, что накидка эта должна прикрывать наготу ее жемчужно-розового тела, в действительности же Мессалина получала явное удовольствие, сдвигая накидку так, чтобы демонстрировать попеременно то свою роскошную грудь, то темные волосы на лобке.

Тит Прокул, ближайшее доверенное лицо и начальник почетной стражи императрицы, склонен был во всем полагаться на силу.

– Со времен божественного Августа, – произнес он несколько театральным тоном, – ни один император не умер естественной смертью. Каждому из них помог в этом меч. Точно так же и Клавдий найдет преждевременную кончину.

– Это верно, – заметил Юнкус Вергилиан, один из сенаторов Рима, – но нельзя забывать о том, что ко времени своей смерти Тиберий и Калигула были ненавистны народу.

– А разве так обстоит дело с Клавдием? – проговорил Сульпиций Руфус, хозяин школы гладиаторов. – Клавдия недолюбливали только в начале его правления, а после его военных побед в Британии и после того, как он начал проявлять заботу о нуждах народа, римляне, по большей части, на его стороне. Тот, кто попытается насильственно устранить его, восстановит против себя общественное мнение.

– Мы не можем, однако, ждать, пока император покинет наш мир по воле богов. Мне и без того кажется, что с какого-то времени его годы словно бы потекли вспять, – возразил Декрий Кальпурний, начальник римской пожарной стражи.

– Ничего удивительного, – рассмеялась Мессалина, – ведь он несколько раз в год ездит лечиться в Синуэссу, поместье, некогда принадлежавшее Цицерону. Вино и горячие ванны идут ему, похоже, на пользу.

– По дороге в Синуэссу с ним могло бы что-нибудь случиться… – заметил Санфей Трогус, один из телохранителей императора.

– В этом случае, если покушение окажется неудачным, твоя голова первой слетит с плеч под мечом палача, – вмешался Прокул. – Покушение вне стен города кажется мне связанным с необычайно большим риском. Опасность, что оно будет раскрыто, больше, а возможности скрыться гораздо меньше, чем в Риме, где нам известен каждый уголок.

– Вне городских стен не удалось устранить даже сына Агриппины, – хлопнув рукой по лежавшей рядом красной подушке, сказала Мессалина. – Он все еще жив и все еще может оспаривать право на наследство у меня и моего сына Британника. – При этих словах ее темные глаза словно вспыхнули огнем.

– Вспомните, – раздраженно проговорил Прокул, – как нелегко было нам незамеченными вернуться из Анциума в Рим. Повстречай нас хоть кто-нибудь, наше купленное такой дорогой ценой алиби оказалось бы совершенно бесполезным.

– Если вне города для этого нет возможности, значит, все должно совершиться в Риме, – сказала Мессалина. Молчание любовников привело ее в ярость. – Вы трусы! – Она пренебрежительно сощурила глаза. – Жалкие, ничтожные трусы. Вы хотите называться моими друзьями, – презрительно добавила она, – но при этом вы лишь рабы своей похоти. Ваши глаза горят от желания коснуться меня, прижаться к моим губам, поиграть в те игры, которым научила нас Венера, но никто из вас не готов пойти на малейший риск, не говоря уже о том, чтобы ради меня подвергнуть опасности свою жизнь.

– Божественная!.. – попытался Вергилиан успокоить разъяренную Мессалину.

– Да, божественная, – прошипела она, – но, кроме того, я еще и супруга императора Клавдия. Третья, к слову сказать. Я родила ему наследника трона и дочь, но тем не менее я не владычица. А сейчас я, оставленная своими друзьями, должна опасаться еще и того, что Агриппина, племянница императора, начнет оспаривать мои права.

Мессалина вскочила со своего серебряного ложа, стоявшего в самом центре покоя, и, завернувшись в накидку, зашагала к расположенному в глубине виллы перистилю – открытой сверху и окруженной колоннами площадке. На ходу она повторяла снова и снова: «Клавдий должен умереть… Агриппина должна умереть… Ахенобарб, сын ее, должен умереть!»

Вилла Мессалины, расположенная в одном из самых аристократических округов Рима, Целомонтиуме, поражала своими размерами. Мессалина арендовала ее как для того, чтобы без помех удовлетворять свои потребности нимфоманки, так и для того, чтобы пореже попадаться на глаза пятидесятивосьмилетнему Клавдию, на которого возраст уже явно начал накладывать свой отпечаток. Прежде всего, однако, она старалась избегать вольноотпущенников Каллистуса и Палласа, которые вместе с Нарциссом ведали всеми государственными делами. Любовником Мессалины числился из них только Нарцисс. Бывший раб, он за несколько лет стал одним из богатейших людей Рима. Его состояние оценивалось в четыреста миллионов сестерциев.

Вернувшись к гостям, Мессалина бросилась на ложе и, колотя руками по набитой мягкими перьями подушке, закричала:

– Никто из вас не будет иметь меня, никто не прикоснется ко мне, пока Клавдий не будет мертв!

– Мессалина! – упав на колени перед ложем, Сульпиций Руфус попытался поцеловать ноги возлюбленной.

Мессалина, однако, крикнула:

– Убирайтесь, кобели! Расходитесь по домам к своим скучным, полусонным женам или заплатите пару ассов за девку из лупанария! Пока Клавдий жив, здесь я вас видеть больше не хочу.

Пятеро мужчин безмолвно удалились. Мессалина встала и, дважды хлопнув в ладоши, прошла через перистиль к расположенному напротив входа кубикулуму, как у римлян именовалась спальня. Комната, выдержанная в бирюзовых тонах, была украшена настенной мозаикой, изображавшей берег Нила, поросший высокими стеблями папируса и лотоса. Единственное в комнате окно выходило на восток и было относительно маленьким для такой комнаты. Ложе также было самых обычных размеров – и комната, и ее обстановка служили только лишь для сна. С любовниками Мессалина имела дело на монументальном серебряном ложе, установленном в покое, где она принимала гостей.

В ответ на хлопок ладош госпожи в комнате появились две служанки и рабыня, занимавшаяся прическами Мессалины.

– Лициска собирается выйти, – сказала Мессалина.

Рабыни знали, что это означает: Мессалина, супруга императора, желает преобразиться в проститутку Лициску. Иногда это случалось несколько раз в неделю, и многие слуги зарабатывали приличные деньги, сообщая заинтересованным особам адреса борделей, в которые отправлялась Мессалина, чтобы получить удовольствие, отдаваясь все новым и новым мужчинам. За обычную, между прочим, плату в два асса.