Роман Виолетты - Александр Дюма Страница 9

Четыре дня назад она сделала заказ с доставкой на дом — знаешь, я и не думала об этом, лишь сейчас вспомнила, — прислала свой экипаж и настояла, чтобы товар привезла только я, и никто другой. Я приехала; она приняла меня в небольшом будуаре, обитом узорчатым атласом и уставленном фарфоровыми вазами, которые были украшены цветочками и птичками. Присутствовавшая там горничная предложила графине свои услуги, но та отослала ее, сказав, что достаточно будет и меня. Когда мы остались одни, графиня заявила, что доставленные предметы туалета следует примерить, но только не на ней: так не узнаешь, к лицу ли белье, и ей хотелось взглянуть, как оно сидит на мне!

Я возражала, ибо была на голову ниже ее ростом и по такой примерке нельзя ни о чем судить, но графиня упорствовала и начала меня раздевать.

От стыда и смущения я даже не осмеливалась сопротивляться; снимая с меня платье, шейный платок, корсаж, она всякий раз вскрикивала: «Ах, хорошенькая шейка! Ах, прелестные плечи! Ах, очаровательные сосочки!» Она исцеловала мне шею и грудь, пройдясь по ним то руками, то губами. Внезапно она приостановилась:

«А теперь примерим панталоны!»

Речь шла об изящных батистовых панталонах с кружевом; она стащила с меня прямо через туфли мои собственные панталоны и запустила руки мне под сорочку, приговаривая:

«Ах, какая у нее атласная кожа! Как-нибудь мы вместе примем ванну, моя милочка, я натру тебя миндальной пастой, и ты станешь белоснежной, как горностай, — и, усмехнувшись, она добавила: — И с прелестным черненьким хвостиком, как у него».

Тут она попыталась положить руку на мой пушок, но я отпрянула назад.

«Что приключилось, маленькая дикарка, отчего ты отворачиваешься, неужели я внушаю тебе страх?» — спросила она.

И, схватив меня в охапку, крепко прижала к себе; но, увидев, как я покраснела и задрожала, решила отступить:

«Ладно, примерь эти панталоны сама».

Я примерила. Панталоны были непомерно широки и велики для меня, что дало ей повод подтянуть их, просунув руку между моими ляжками. На какой-то миг рука ее застыла, вернее, нежно затрепетала.

Наконец, вдоволь расцеловав и ощупав меня со всех сторон, она промолвила:

«Уверена, все будет впору».

Потом она сама одела меня, осыпая теми же ласками, что при раздевании, и, расставаясь, прошептала:

«Предупреждаю заранее, все воскресенье мы проведем вдвоем, вместе примем ванну, пообедаем и сходим на спектакль. Принарядись, я зайду за тобой в два часа дня».

— Но воскресенье это же завтра!

— Ну и что! Она не застанет меня в магазине, только и всего!

— Как же ты молчала об этом до сих пор?

— За последние три дня мне столько довелось испытать, что было не до графини. Пусть она теперь помучается!

И шальная девчонка захлопала в ладоши. В голову мне пришла одна мысль:

— Скажи-ка, тебя бы сильно испугали ухаживания со стороны женщины?

— А чего мне бояться?

— Тебе виднее.

— Теперь совсем не страшно, я уже подготовлена и знаю, о чем речь. А что ты придумал?

— Ничего особенного. Все же, признаться, забавно было бы понаблюдать, как одна женщина добивается расположения другой.

— Словно такой распутник, как ты, никогда этого не видел!..

— Отчего же, видел, как-то при мне две девицы упражнялись в таких занятиях, но за деньги, а ты понимаешь, что это не по-настоящему.

— Вот чего тебе хочется, надо же!

— Возможно ли восстановить отношения с графиней?

— Как?

— Тебе известен ее адрес?

— Нет.

— Ведь ты была у нее дома.

— Меня везли на экипаже, и я не заметила ни названия улицы, ни номер дома.

— В таком случае забудем об этом. Тебе еще не раз предстоит стать предметом подобной страсти, они тебя не минуют — не беспокойся.

— Меня беспокоит то, что вы, сударь, похоже, вовсе не ревнивы!

— Ревновать к женщине! Напротив, следует ее благодарить — ей дано лишь разжечь твои желания, тем самым помогая мне, способному окончательно их удовлетворить.

— А если бы это был мужчина?

— О, это совсем другое дело (я старался говорить как можно серьезнее), если изменишь мне с мужчиной — убью!

— Хорошо хоть так, а то я испугалась, что ты меня ни капельки не любишь.

— Как это не люблю! Сейчас увидишь!

К счастью, так просто было доказать ей свою любовь — я взял ее на руки и отнес на кровать. В мгновение ока мы скинули всю одежду. Я потянул за шнур шторы, прикрывающей зеркало (почему-то я забывал делать это прежде), и в зеркале отразился свет двух канделябров.

Виолетта радостно вскрикнула.

— Ах, как замечательно! — промолвила она. — Мы увидим себя со стороны.

— Смотри, пока достанет сил смотреть.

— Бьюсь об заклад, что досмотрю все до конца.

— А я уверяю, что нет.

Долгим скользящим поцелуем я спустился от ее губ до того пригорка, который зовут Холмом Венеры.

— Как жаль, — заметила она, — голова твоя в таком месте, откуда ты ничего не разглядишь.

— Наблюдай и за меня тоже, а я и так догадаюсь! Кстати, как там поживает наше местечко?

— Неважно, побаливает при ходьбе.

— Ведь я велел тебе приложить туда небольшую губку, пропитанную настоем алтея.

— Я так и сделала.

— Тебе стало лучше?

— Намного.

— Отлично, сейчас я доведу твое лечение до конца. Я взял кувшин с молоком и поднес его ко рту.

— Боже мой, что ты делаешь? — встревожилась Виолетта.

Я подал ей знак не волноваться и обратить свой взгляд к зеркалу.

Тем временем молоко согрелось у меня во рту; приближая свои губы к маленькой сокрушенной перегородке, поцелуями я в несколько приемов вливал струйку молока в раскрытые лепестки кувшинки, что зовется влагалищем.

При первом же вливании она вскрикнула:

— Ах, как у тебя получается! Как хорошо, теплота проникает до самого сердца. Раньше ты так не делал. Ты научишь меня еще куче всяких приятностей, правда?

Я продолжал ласкать ее, но теперь уже с пустым ртом.

— О, теперь иначе, это мне уже знакомо. Только сейчас еще лучше, чем прежде. О, твой язык… где ты им водишь, доставляя мне такое наслаждение? Боже мой!… Боже мой!… Не выдержу… Нет, не позволю себе забыться, буду противиться… я… я… ах… сдаюсь… Дорогой, любимый, мои глаза закрываются, ничего больше не вижу… душа улетает… я умираю!..