Марь - Алексей Воронков Страница 8

Раннее утро. В доме теплом народ надышал да кишками воздух испортил, а на улице свежо и остро чувствуется приближение зимы. Вот уже и свежим ледком дохнуло со стороны тундры, и закуржевело все вокруг – и деревья, и жухлая трава, и крыши изб. Горы пока что еще сдерживают напор севера, но надолго ли? Скоро, скоро придет зима с ее лютыми морозами, с глубокими снегами и метелями. С одной стороны, это беда, однако зимой основные заработки только и случаются. Соболь там, мясцо, то се… Это медведи да бурундуки зимой спят, а человек, напротив, на охоту выходит. Конечно, встречаются порой всякие там гуляндаи да гнусены о двух ногах, те, которые могут дни свои в утехах коротать, а добрые мужики делом занимаются. Оттого у них и в доме тепло и сытно, и жены с детьми веселые да румяные. Открой любой голубец в таком доме, и сам увидишь, что под ним всякого продукта навалом. Разве что картохи нет – ну не растет она в этих краях, а если и растет, то курам на смех. Потому таежные люди и не знают ее вкуса, и если что и готовят из городской пищи, то только макароны. Бывало, приедет молодежь на учебу в город, а там где студенты питаются – ясное дело, в столовках. Все вокруг картошку за обе щеки уплетают – с детства привыкли, – а таежные дети на одни макароны нажимают. Мяса-то тю-тю в городе – вот и приходится довольствоваться тем, что бог послал. Дело-то привычное – вкус этих макарон им давно знаком.

Ерёма уже решил для себя, что, когда его старшой Колька вырастит, он тоже его отправит в институт, на крайний случай – в техникум какой. Хочет, чтобы умным стал. Коль самому не довелось в городах поучиться – а он до сих пор где-то в глубине души завидовал младшему брату, который аж в самом Ленинграде побывал и выучился на учителя, – то пусть его дети мир посмотрят да ума-разума наберутся. Степан говорит, что в Ленинграде специальный институт для народов Севера существует, – вот туда и пошлет Ерёма Кольку. А то вдруг тайгу и впрямь под корень изведут – чем тогда орочонам заниматься? А тут у Кольки диплом учителя, как и у его дядьки… Главное, чтобы через водку весь род таежный не извелся, иначе учить уже будет некого. А то ведь изводится, да еще как изводится… Дома вон пустые стоят – жить некому. Вот и едут кому не лень в эти места. Ладно еще, если люди хорошие, а то ведь и такие, как Толян Антонов, прибиваются, а бывают и похлеще. В прошлом году тут два беглых зэка зимовали. Такого шороха навели – долго их будут помнить. Они и пили, и поножовщину устраивали, и девок молодых портили. В общем, злой дух, а не люди то были. Слава северным богам, не потерпели они такого сраму и навлекли на них беду. Короче, зарезали их местные по пьяни, а тела их в тайгу снесли. И все, и молчок. Даже участковый сержант Саенко, тот, что из русских хохлов, не пикнул. Как говорится, закон – тайга, а прокурор в ней – медведь… Тут ведь как: нас-де не интересуют твои прежние грехи, поэтому выдавать мы тебя не собираемся, но коли пришел, то живи по-человечески, не будешь – тогда гляди…

Но сам бы Ерёма в Ленинград уже сейчас не поехал. Раньше – другое дело, а теперь семья, теперь он крепко прирос к тайге. И вообще он не любит эти сумасшедшие города, где и остановиться-то передохнуть от такой жизни негде. Куда ни сунься – везде тебя грохот этот дикий преследует. И как у этих городских выдерживают перепонки? Вот и боится Ерёма городов, и у него нет никакого желания бывать там.

Однако этим летом ему пришлось-таки побывать в области – ездил на слет передовиков производства. Даже выступить заставили, сунули в руки какую-то бумажку и вытолкнули на сцену. Кое-как прочитал он, что там было написано. Смущался, дрожал весь, но читал. Ему за это даже поаплодировали. А тут к нему в перерыве какой-то человек подходит. Высокий такой, статный, волосы с легкой сединкой тщательно назад зачесаны. И одет богато – костюмчик на нем с иголочки. Ерёме в своей вытертой куртке из ровдуги да кожаных шкерах, гачи которых были заправлены в ичиги, даже страшно было стоять рядом с ним.

– Ты из Бэркана? – спрашивает он Ерёму, видимо, запомнив слова ведущего, который представлял того собравшимся.