Саблями крещенные - Богдан Сушинский Страница 8

Кардинал Мазарини спал безмятежным сном человека, укладывавшегося с твердой уверенностью, что, пока он предается снам, ничего в этом мире измениться не может. А потому человечество с содроганием должно ждать каждого его пробуждения.

— Ваше высокопреосвященство! Вы слышите меня, ваше высокопреосвященство? Вас просит к себе королева.

Кто бы мог подумать, что его секретарь виконт де Жермен способен вещать поднебесным гласом ангела? Кстати, о какой, собственно, королеве идет речь?

Кардиналу снилась окаймленная высокими соснами бухточка. Точь-в-точь, как та, что на одной из картин в его кабинете, где изображено побережье у мыса Изола-делле-Корренти на южной оконечности Сицилии. В последнее время кардинал почему-то часто бредил этими, с детства знакомыми ему, пейзажами, мысленно уходя от парижских туманов и версальских сплетен.

— Ваша светлость, господин первый министр, — неслышно ступил несколько шагов виконт де Жермен.

— Подите к дьяволу, — сонно пробормотал кардинал, продолжая наслаждаться пейзажами своей умопомрачительно-солнечной Сицилии, с юными девичьими телами у пенной кромки прибоя и ослепительно белыми парусами, испестрившими божественную гладь залива.

— Но… ваше высокопреосвященство. Вас требует к себе королева, — едва удержался виконт, чтобы не прикоснуться к плечу кардинала.

— Так просит или требует? — прервал размеренное похрапывание неожиданно ясный обыденный голос кардинала.

Уточняя это, он все еще видел рядом с собой оголенное, бронзовое от загара тело пастушки, с которой впервые познал упоительную сладость того безгрешного греха, которому, молясь, но не раскаиваясь, время от времени продолжал предаваться до сих пор. И оттого, что ложе его теперь находится в королевских покоях, а не посреди усыпанных сосновыми иглами песчаных дюн, а тело принадлежит королеве Франции, а не пастушке или пропахшей водорослями и рыбацкими сетями юной рыбачке, адамовы забавы эти не стали более изысканными.

— Она ждет вас в своем кабинете, вместе с главнокомандующим принцем де Конде.

— Вот видите, виконт, с принцем де Конде. Они себе мило беседуют, а вы в это время терзаете меня, прости мне, Господи, все ваши обиды, — широко, по-медвежьи зевнул Мазарини, глядя на угасающее пламя камина.

Он уснул, развалившись в кресле, почти касаясь носками ботфортов ажурной каминной оградки. И пламень костра переплавлялся в его сне на летний сицилийский зной.

— Ее Величество не догадывается, что вы изволили уснуть, — примирительно потер пальцами подбородок секретарь.

— А то бы она отослала этого юного наглеца главнокомандующего назад, в войска, ни с чем. Это вы хотите сказать, де Жермен? — Все так же не спеша, с наслаждением потянулся кардинал, ухватившись разомлевшими пальцами за подлокотники. — Я всегда подозревал, что в душе вы тайно ненавидите всю династию Бурбонов. Но не ожидал, что это способно проявляться столь откровенно.

К счастью для себя, де Жермен научился различать инквизиторские шутки кардинала. Это поначалу ему приходилось туго. А теперь от него требовалось лишь принять правила словесной игры и свято придерживаться их.

— Пусть Господь хранит «французского Македонского», как и весь его род, — без особого энтузиазма благословил главнокомандующего де Жермен, которого кардинал Мазарини давно причислил к лику самых отъявленных безбожников Франции.

Тем временем сам кардинал уже забыл о существовании своего секретаря. С сожалением оглянувшись на камин, словно путник, покидающий теплый очаг, чтобы отдать себя осеннему ненастью, он подошел к столу и с минуту осматривал разбросанные в абсолютном беспорядке бумаги, будто что-то мучительно искал.

— Вы могли бы хоть один раз навести порядок в этих бумагах, мой досточтимый виконт? — недовольно проворчал он, и именно в это мгновение взгляд его остановился на свитке, который еще вчера был доставлен гонцом с фронта.

Весь текст этого донесения состоял из перечня совершенно неожиданных успехов армии в сражениях с испанцами. Прочтя вчера послание принца, завершавшееся, как всегда, длинным перечнем всех видов поставок, которыми королевские министры обязаны были в ближайшие сроки обеспечить войска, Мазарини поймал себя на странной мысли: «Если бы все те победные реляции, которые ложились на этот стол в течение хотя бы последних двух лет, соединить в единый текст, получилось бы описание ошеломляющего завоевания принцем де Конде не только Европы, но и всего мира. Тамерлан, Ганнибал, Македонский, шахиншах персов Аббас Великий, с его маниакальной идеей “один мир — один правитель”, предстали бы перед человечеством необученными новобранцами на плацу у пехотных казарм».

Но почему же тогда, проснувшись поутру, он, первый министр Франции, с опаской поглядывает в окно: не видно ли на дворцовой площади обнаглевших испанских идальго?

С этой воинственно мрачной мыслью кардинал и двинулся к двери, ведущей в канцелярию виконта де Жермена и дальше — к покоям, через которые он проникал в канцелярию королевы, минуя вечно многолюдную приемную и не показываясь кому-либо на глаза. Но уже на пороге задержался, вернулся к столу и со мстительной улыбкой сицилийского пирата схватил последнее донесение.

Пусть только — зная, что за бумагу он держит в руках, — принц де Конде в очередной раз посмеет пожаловаться ему на испанский флот, прибрежных корсар и драгун-рейдеров, совершающих дерзкие набеги на тыловые деревушки и склады его армии.