Проклятие тамплиеров (сборник) - Михаил Попов Страница 8

Присутствующие молчали, подавленные напором этой зверской демагогии. Можно спорить с человеком, заблуждающимся отчасти, но как говорить с тем, кто…

– Что там еще? Содомирование служек и рыцарей юных… Опять, тут я вынужден обратиться к памяти вашей и указать на древние орденские традиции. Может быть, неписаные, от непосвященных скрытые, но, безусловно, имевшие место и даже лежавшие в самой основе и сердцевине орденской жизни. Было заведено побуждать братьев к сожительству, дабы они не стремились соединиться с женщинами вне храмины и не подвергали себя риску выдать, по слабости душевной, страшные орденские тайны. Я знаю, что у Бернара Клервоского содержится осуждение содомии, но ведь устав этот, не будем притворяться, есть лишь внешняя ширма, скрывающая тайну внутреннего, то есть истинного посвящения. А при нем, при посвящении истинном, позволительны некоторые вещи, по сравнению с которыми желание поласкать соблазнительного юнца может быть признано делом невинным, если даже не богоугодным.

Когда Арман Ги закончил говорить, установилась гробоподобная, неестественная тишина. Великий магистр молчал, молчали и приехавшие с ним капитуляры. Тогда командор Нормандии, не умея или не решаясь возразить развратному болтуну по существу, придрался к внешнему несоответствию в его речи.

– Если ты говоришь, что соединение с братьями есть способ уберечь некую тайну тамплиерства, почему ты тогда с женщинами соединялся тоже?

Арман Ги высокомерно поклонился.

– Я признал это своим грехом и готов отмаливать и отмаливать его.

Жоффруа де Шарне замолчал и выглядело это так, будто он ответом вполне удовлетворен.

– Уведите его, – сухо приказал Великий магистр.

Когда уволакиваемый из комнаты бывший комтур Байе обернулся, выворачивая шею, в глазах его читалось искреннее изумление. Он был убежден, что его речь урезонила орденских иерархов, и молчат они потому, что потрясены ее глубиной и силой. И вот, вместо того чтобы отпустить его и даже возвысить, они…

– Ханжи! Несчастные ханжи и трусы! – заорал он, – не притворяйтесь святошами!

Его истошные вопли еще долго были слышны, пока не погасли в глубинах замка.

– Он просто сумасшедший, – пробормотал генеральный прокурор, вытирая платком пот с переносицы.

– Проклятый дольчинианин, – вслух повторил свою мысль капеллан, – лангедокские свиньи – не меньшие пособники дьявола, чем провансальские псы. Я словно слышал речения безумного Дольчина, когда он отверзал свою богомерзкую пасть.

Печальный командор Нормандии теребил массивную серебряную цепь, висевшую у него на груди.

– А год назад он показался мне благоразумным и добронравным человеком. И просвещенным. Когда я ходатайствовал о нем перед вами, мессир, я был уверен, что приношу Ордену пользу, и немалую.

– Да уж, – перекрестился де Аньезьеко.

– Он сумасшедший, – повторил свою мысль генеральный прокурор, но уже менее уверенным голосом.

– И с каким вызовом держится! – всплеснул руками капеллан, – горделив и самонадеян, как все еретики.

– Отчасти меня извиняет то, что при первом же поступившем ко мне известии о приемах и методах Армана Ги в его новой должности я тут же велел его арестовать, – начал оправдательную речь Жоффруа де Шарне, – так что растлить он успел немногих.

– О каких это он говорил старинных традициях ордена? – спросил вдруг молчавший Жак де Молэ, – впрочем, о том, что в народе принято приписывать нам, храмовникам, необыкновенное пьянство и стяжательство, я и сам знаю. Но первое, мне казалось, проистекает оттого, что у нас лучшие в королевстве виноградники и винные подвалы. А второе оттого, что мы лучше и разумнее всех в мире устроили банковское дело.

Присутствующие закивали.

– Но узаконение содомского греха, внутренний круг посвящения… что он имел в виду? Ведь ничего подобного за стенами наших замков не скрывается. Или я сошел с ума и не вижу того, что видят все?!

Никто не решался выступить с ответом. Не было ясно, до какой степени Великий магистр искренен в своем вопросе и в своем негодовании. Решился командор, по праву старшего по возрасту и по праву старинной дружбы.

– Такие слухи не прекращались никогда. Нечто вроде орденского предания. Правда, этот ублюдок изложил его скомканно и путанно. Упорно и среди светских резонеров и критиков, и среди рыцарей, склонных к героическому фантазированию и тайнам, блуждают рассказы об имевших якобы место в те героические времена подобных делах. Но кто может теперь ручаться за истинность этих басен? Письменные свидетельства так скудны, что…

– Я не о том! До меня тоже доходили эти сказки, и я считал их именно сказками, зарождающимися от праздности и склонности к суесловью. Меня интересует, в какой степени все, о чем бормотал здесь этот Арман Ги, присутствует в устройстве Ордена нынешнего. Не бойтесь меня огорчить, и если вам есть что сказать, говорите.

Командор пожал плечами.

– Лично мне сказать нечего. Я все сказал тем, что представил на ваш суд этого вредного безумца. Он наслушался старинных преданий, они легли на благодатную почву его растленной души. Всходы мы только что видели.

Могучая седая голова повернулась к капеллану, тот быстро сказал:

– Наши ряды чисты, мессир. Я готов прозакладывать свою голову – это так. Другое дело, имели ли место те вещи, о которых шла здесь речь, в те времена, затрудняюсь что-либо утверждать. Седая древность. Третий крестовый поход. Падение Иерусалима. Некоторые до сих пор пытаются свалить всю вину за его потерю на нас. Якобы это тамплиеры во имя каких-то своих таинственных целей сделали так, чтобы христиане утратили свои позиции в Святой земле. Видите, мессир, до чего договариваются некоторые… А тут еще рядом гора Ребелло.

Великий магистр повернулся к генеральному прокурору, тот уже был готов к ответу.

– Знаете, мессир, я вот что думаю. Если что-то и было в Святой земле из того, о чем повествовал здесь этот безумец, то оно там и осталось. Или во время исхода крестоносного воинства сначала на Кипр, а потом и во Францию, было утрачено. В Палестине христианское рыцарство стояло грудь в грудь с сарацинским Востоком и всеми его мерзопакостными таинствами. Преподобный Бонжорвиль, например, считает, и сквозь все свои труды проводит мысль, что все еретические моменты в деяниях и тайных установлениях Ордена были происхождения восточного. Будучи вынуждены очистить Восток, мы невольно очистились от всех восточных скверн.

– Не от всех, – вмешался капеллан, – ересь катарская тоже из дебрей восточных к нам вползла. Считаю это доказанным.

– Лишь пределы ордена Храма Соломонова имел я в виду, – возразил с достоинством генеральный прокурор, – лишь ряды рыцарей этого Ордена.

– Жаль, что не могу прочитать труды преподобного Бонжорвиля, – вступил в разговор де Молэ, – посему применим мы другой способ удостовериться в правоте ваших слов.