Ворон. Волки Одина - Джайлс Кристиан Страница 8

На рассвете Сигурд с возвышения кормы сказал несколько слов о Халльдоре. О его храбрости и о том, как мужественно он принял смерть, после таких-то мучений.

– Норны соткали мрачный узор для Халльдора, – говорил Сигурд, и ему отвечали согласным бормотанием, – но все же умер он так, как все мы хотели бы умереть: среди братьев и с мечом в руках. Даже прядильщицам судеб не всегда под силу отнять у нас это право.

Мы соорудили погребальный костер и возложили на него Халльдора вместе с тем, что понадобится ему по ту сторону Моста-радуги. В одной руке он сжимал меч, а в другой – фигурку Тюра, которую дал ему Сигурд перед смертью. Даже мертвому, бедняге не везло: как только мы подожгли белесый, выглаженный морем плавник, смоляно-черные тучи принялись жалить нас дождем; то и дело сверкала молния и слышались глухие раскаты грома, пробиравшие все живое до костей. Долго-долго хворост просто дымился, а когда пламени удалось одержать верх над дождем, оно только подпаливало труп. Собравшиеся вокруг кутались в меха и шкуры и, наверное, со страхом думали, что однажды такая жалкая участь может грозить и им.

В конце концов Бодвар вспомнил, что у нас осталось несколько бадей тюленьего жира. Мы накидали его пригоршнями на хворост, одежду и даже бороду Халльдора. Улаф подбавил в костер сухой сосновой смолы, и тот наконец начал разгораться. Все вздохнули с облегчением, хотя бы потому, что согрелись. К низким тучам устремился столп грязного дыма. Лужи, до которых доставало пламя, шипели и исходили паром. Мы смотрели на костер сквозь белесую пелену и переговаривались, когда стихал гром; дерево трещало и свистело в огне, кожа Халльдора пузырилась и лопалась.

– Если меня убьют, заставь Эгфрита сказать что-нибудь. – Пенда задумчиво глядел на пламя, с его шерстяного плаща каплями стекала вода. – И пусть похоронят меня как следует. Хорошо и глубоко. – Он поморщился. – Яму выкопать помоги – не хочу, чтобы собаки разрыли мою могилу и сгрызли кости, – но говорит пускай монах.

Я поглядел на шрам, пересекавший лицо Пенды, и подумал, что от этой раны он мог умереть так же, как умер Халльдор.

– Да я тебе такую яму выкопаю, что в ней Свейн стоя поместится, – пообещал я. – И к черту Эгфрита. Я сам про тебя скажу, Пенда. Почту за честь.

Он с сомнением посмотрел на меня.

– А скажу я вот что: «Сегодня мы хороним Пенду. Тот еще был сукин сын».

Уэссексец сплюнул в дождь.

– Ну и хватит, – ухмыльнулся он и вновь стал смотреть, как бороду Халльдора пожирает оранжевое пламя.

Мы пробыли в этом жалком месте еще два дня, а когда ветер наконец поутих, отгребли песок от кораблей и стали готовиться к отплытию. Нам удалось наловить макрели, а еще на мелководье попадались сплюснутые, похожие на глаз великана рыбы, вкуснее которых я не ел. Мы развесили промокшие шкуры по бортам на просушку и уселись на скамьи – нам не терпелось покинуть этот коварный, продуваемый ветрами берег и найти воды поспокойнее. На веслах шли, пока не достигли глубокой воды, где не было ветров, которые обычно крутятся в тени скалистых берегов. Потом все четыре корабля подняли паруса. Мы по очереди тянули и ослабляли шкоты [14], а в остальное время играли в тафл [15], глазели на борющихся с ветром морских птиц или на бесконечный берег.

Еще несколько дней мы шли не останавливаясь, только на ночь бросали якорь в устьях укромных бухт, а лишь займется заря или задует попутный ветер, продолжали путь – так меньше был риск, что на нас нападет кто-нибудь из-за скал. Наконец погода смягчилась. Серое море, которое до того бушевало и вздымалось волнами, будто по дну его, свиваясь в кольца, стелился хвост самого Йормунганда, теперь сердито зыбилось. Дождь, впивавшийся в кожу острыми струями, сменился едва заметной моросью. Воины вновь начали шутливо поругиваться – верный знак того, что они воспряли духом. Но теперь, когда шторм закончился, у Сигурда появилось время поразмыслить над тем, что делать с датчанами.

– Им нужно снаряжение, – сказал он Улафу как-то в сумерках, когда солнце в очередной раз ускользнуло из пасти Сколла где-то за краем мира.

Мы стояли на якоре в скалистой бухте, где вода была спокойной и хорошо ловилась рыба.

– Да уж, – ответил Улаф, жуя кусок копченой свиной ноги из оставшихся припасов. – Без оружия нужны они нам, что вымя быку.

Сигурд поглядел на корабли датчан – мореходы, похоже, не унывали, несмотря на выпавшие испытания. Тем, кто считал, что обречен сгнить до вонючей жижи во франкской темнице, и самый сильный шторм покажется избавлением.

– Встанут с нами в стену щитов, если понадобится, – кивнул Сигурд.

– Чур в самом последнем ряду, – простонал Улаф, – и пусть только попробуют проткнуть кого-нибудь из нас своими чертовыми копьями, я из их кишок веревки совью!

Над холмом, поросшим падубом, тисом и ивой, поднимались струйки дыма – судя по всему, там была большая деревня. Сигурд понимал, что у воинов застоялась кровь в жилах, а лучший способ ее разогнать – подраться как следует да добра награбить. Однако он не знал ничего ни об этих землях, ни о людях, их населявших, и если мы напоремся на искусного в бою врага, датчанам без снаряжения против него делать нечего.

Улаф задумчиво прикусил бороду.

– Я еще не видел их в бою, Сигурд, – произнес он с сомнением в голосе. – Волосатая задница Тора! Да эти датчане щуплые, что воробьи, ветром снесет.

– Они выстоят, Дядя, – сказал Сигурд. – Но я не стану просить их идти на врага без шлемов и щитов. Сперва надо узнать, что за люди тут живут.

– И какой у тебя план, Локи? – усмехнулся Улаф, оглядываясь на датчан, бросивших якорь рядом с «Фьорд-Эльком». – Флоки Черного пошлешь разнюхать, что к чему?

Сигурд поджал губы и промолчал. Тогда Улаф повернулся к Ирсе.

– Подними задницу и притащи сюда этого жалкого сукиного сына Флоки, – приказал он. Потом вынул из-за пояса гребень и принялся, морщась, расчесывать спутавшуюся бороду. – Да еще захвати чего-нибудь глотку смочить.