Тень Торквемады - Виталий Гладкий Страница 8

Новгородский посадник Юрий Мишинич, дородный мужчина с толстой золотой цепью на шее, к которой были подвешены пять флоринов [19](по количеству «концов» города, которые назывались Плотницким, Славенским, Гончарским, Загородным и Неревским), встретил Юрия Данииловича весьма радушно. Поприветствовав его должным образом, посадник распорядился, чтобы разместили и накормили дружинников князя и пригласил его за стол.

— Уж не обессудь, князь, за скудное угощение, — сказал посадник. — Не ждали мы таких высоких гостей. Надо было прислать гонца, мы устроили бы знатный пир.

— Оставим пышные пиры до лучших времен, — немного суховато ответил Юрий Даниилович.

Он как раз разоблачался — оруженосец князя снимал доспехи. Юрий Даниилович был невысок, сух фигурой, но имел широкие плечи и руки в мозолях от оружия. Князь сам водил в бой свою дружину, не пас задних, хотя особо и не высовывался. Он не обладал большим умом, но был хитер и предприимчив.

Посадник прибеднялся. Он и впрямь не знал о прибытии претендента на новгородское княжение, но его кухня всегда была готова к приему гостей, даже самого высокого звания и ранга. Великий Новгород часто посещали иноземные делегации, а уж перед ними никак нельзя было ударить в грязь лицом. Поэтому стол, накрытый в пиршественной зале для князя Московского и трех бояр из его свиты, поражал приятным глазу изобилием яств и всевозможных напитков.

Особенно много было разных видов рыбы, грибов и изделий из теста: оладьи, шаньги, пышки, жаренные на масле, баранки, а также калачи, пряники медовые и левишники, приготовленные из тщательно протертых ягод брусники, черники и земляники и высушенные тонким слоем на солнце. Кроме того, на столе присутствовали и пироги с самой разнообразной начинкой — из рыбы, мяса, домашней птицы и дичи, грибов, творога, ягод и фруктов. В глубоких плошках чистым золотом светился свежий мед, в серебряной посуде отсвечивали янтарем рыбьи яйца — икра, а горячее хлёбово — стерляжья ушица — была так аппетитна на запах, что у гостей слюнки побежали.

Первый кубок подняли во здравие и процветание Новгорода — по древнему обычаю. Винный погреб новгородского посадника был куда как изобильней и разнообразней по части заморских вин, нежели у князя Московского. Юрий Даниилович даже завистливо покривился, хотя мальвазия [20]в его кубке была сладкой и ароматной. Конечно, мёдом ставленым, хмельным и вареным, березовицей пьяной, пивом и квасом князя нельзя было удивить; этого добра и в его подвалах хватало. Но отменную романею — бургонское вино, которой посадник потчевал своих гостей, Юрий Даниилович пробовал впервые. А еще были вина фряжские, греческие, токайское из Венгрии и даже крепкое ароматное вино из далекой Португалии, которое было на Руси совершеннейшей диковинкой.

После сытного обеда разомлевшие бояре московского князя отправились отдыхать, а сам Юрий Даниилович уединился с посадником в небольшой комнатушке, по размерам больше похожей на монашескую келью, нежели на присутственное место. Только обставлена она была гораздо богаче — обитые дорогой парчой мягкие табуреты, ковры на полу, оконце из разноцветного стекла, резной поставец для дорогой посуды, а в углу, перед иконой святителя Николая Мирликийского Чудотворца, в богатом окладе с драгоценными каменьями, горела золоченая лампадка.

Князь догадался, что эта «келья» была выбрана посадником для переговоров не случайно. Две дубовые двери с небольшими сенцами между ними исключали возможность подслушать разговор.

— Совсем стало худо нам под князем Тверским, — жаловался посадник Юрию Данииловичу. — Зело прожорлив, ненасытен и злобен — аки лев рыкающий. И некому заступиться за нас. Хотим пойти под твою руку, задружить с Москвой.

— А все ли в этом единодушны? — вопрошал князь, внимательно наблюдая за посадником.

Юрий Мишинич поскучнел.

— Увы, люд наш (в том числе и некоторые бояре) своенравен, недальновиден, а то и глуп, — с досадой ответил посадник, но тут же поторопился добавить: — Но ежели пришлешь к нам своего наместника с большой дружиной, то вече даст свое согласие, чтобы ты стал нашим правителем и защитником.

«Где же мне взять дружинников еще и для защиты Новгорода от происков князя Тверского? — с тоской подумал Юрий Даниилович. — Тут хотя бы Переяславль не потерять. Хорошо, хана Тохту удалось задобрить, а то не сносить бы мне головы за самоуправство. Михаил уже жаловался в Орду…»

— Мы и договор составили, — по-своему истолковал посадник молчание князя. — Вот, гляди, читай. Ежели с чем-то не согласен, скажи, подправим…

А мысленно добавил: «Если только эти правки не будут касаться наших вольностей…»

Юрий Даниилович взял в руки пергаментный свиток и начал читать:

«Благословение от владыки, поклон от посадника и от тысяцкого, и от всех старших, и от всех меньших, и от всего Новагорода господину князю великому Юрью. На сем, господин, Новагород крест целует. Княжение твое честно держать по пошлине, без обид…»

Князь не был большим грамотеем, поэтому читал медленно, и посадник весь извелся в ожидании:

«…Ни с Бежицы, княже, людей не выводить в свою волость, ни из иных волостей новгородских, ни грамот им давать, ни закладные принимать — ни княгине твоей, ни боярам твоим, ни слугам твоим: ни смерда, ни купчины».

Князь недовольно поморщился, но тут же лицо его стало невозмутимым и бесстрастным. Как обычно, новгородцы желали многого, а платить за это намеревались малой кровью.

«…А в Немецком дворе тебе, княже, торговать через нашу братию; и двора тебе не затворять, и приставов не приставлять. А гостям нашим гостить по Суздальской земле без рубежа. А суд рядить тебе на Петров день согласно старому обычаю. А гнева ты, княже, до Новагорода не держи — ни до одного человека. А в Новагородской волости тебе, княже, и твоим судиям не судить. И самосуда не замышлять. Ни старосту, ни холопа, ни робы без господаря твоим судиям не судить…».

Прочитав, князь задумался. Договор договором, а жизнь всегда вносит свои поправки, и никто князю не указ в том, как управлять подвластными ему землями, как и кого судить-рядить. Сила Новгорода и его деньги нужны были Юрию Данииловичу позарез. Но он понимал, что этот кусок чересчур большой для него, в горле застрянет. Пока хан Тохта жив (чтоб он побыстрее издох, нехристь!), ему в Новгороде не править.