Митридат - Виталий Гладкий Страница 7

Легат Рима Марк Эмилий Скавр вступил под своды андрона с непроницаемым лицом. Сопровождавшие его центурион ^[50] и десяток отборных воинов, рослых, закалённых в боях ветеранов, остались за дверью. Скавр на мгновение приостановился на пороге парадного зала, словно для того, чтобы усладить свой слух негромкими, чёткими командами центуриона и звоном оружия легионеров; затем решительной, твёрдой поступью направился к трону, где восседал владыка Понта.

В зале, несмотря на вечернюю прохладу, всё ещё было душно — чересчур много придворных и понтийской знати толпилось здесь в ожидании посла грозного Рима, чьё прибытие в Синопу представляло собой явление значительное и тревожное.

Царь Митридат V Эвергет чувствовал себя неважно. Только усилием воли он сдерживал дурноту, подступившую к горлу. Когда посол появился в андроне, царь ощутил, как больно сжалось сердце. По его бледному, осунувшемуся лицу пробежала тень; борода, подстриженная на персидский манер, дёрнулась, на скулах заиграли желваки.

Заметив встревоженный взгляд придворного лекаря, иудея Иорама бен Шамаха, не спускавшего с него глаз, Митридат на мгновение успокаивающе прикрыл веки. Лекарь с мольбой поднял выпуклые чёрные глаза к потолку. Царь понял эту немую просьбу — расслабься, успокойся, охлади разгорячённый мозг. Угрюмая улыбка чуть тронула плотно сжатые губы царя — Иорам бен Шамах был одним из немногих, в преданности кого он не сомневался…

Приветствие легата было кратким и сухим, что вызвало тревожный шепоток среди собравшейся в андроне знати.

Митридат Эвергет, заставив себя ответить любезной улыбкой и принятыми в подобных случаях изысканными, витиеватыми выражениями, не смог сдержать гневных всплесков в своих глазах. Взгляды царя и легата встретились, столкнулись. Скавр упрямо, по-бычьи, боднул головой воздух и с вызовом выставил вперёд левую ногу, будто собираясь обнажить меч. Секретарь легата, тщедушный человечек с жёлтым, измученным лихорадкой лицом, истолковал это движение по-своему — к досаде Скавра, намеревавшегося во что бы то ни стало вывести царя Понта из равновесия, — он быстро подал послу пергаментный свиток с печатями Сената. Скавру ничего иного не осталось, как с вынужденным поклоном, больше похожим на небрежный кивок, передать послание Митридату Эвергету, присовокупив несколько приличествующих моменту фраз сдавленным от охватившей его злости голосом.

Владыка Понта, какое-то мгновение поколебавшись, неожиданно вручил свиток не своему логографу ^[51], а стратегу Алкиму. Тот, с присущей ему невозмутимостью, нимало этому не удивился — развернув пергамент, принялся читать звучным басом:

— Великому царю Митридату, другу римлян, царствующему над всем Понтом, Каппадокией ^[52], Вифинией ^[53], Пафлагонией, Галатией…

Алким перечислял упомянутые в послании провинции Понта, племена, живущие в прибрежной полосе Понта Евксинского, и государства, в той или иной мере зависимые от Понтийского царства, не спеша, с поразительным спокойствием и выдержкой, хотя его серые, зоркие глаза успели подметить, как всколыхнулась и забурлила человеческая масса за спинами телохранителей-галлов, образовавших коридор, по которому шёл легат Рима.

Стратег бросил быстрый взгляд на царя, но Митридат Эвергет с застывшим лицом глядел прямо перед собой. Как почему-то показалось Алкиму, царь с пристальным вниманием рассматривал роспись на противоположной стене андрона, где были изображены подвиги Геракла.

Волнение среди понтийской знати достигло апогея, когда Алким закончил читать — римский Сенат требует Фригию?! Рим заявляет, что имеет на неё законные права?! Всю Великую Фригию, с её тучными пастбищами, золоторунными овцами, на чью шерсть не могут сложить цены на эмпориях ^[54]; с её выносливыми и неприхотливыми рабами, которых те же римляне покупают у понтийцев по меньшей мере за четыреста-пятьсот полновесных денариев ^[55]? Отдать, ничего не получив взамен?!

В андроне послышалась ругань, угрозы. Начальник телохранителей царя Арторикс, зорко следивший за толпой, быстро бросил руку на рукоять меча. Повинуясь этому знаку, галлы дружно сделали поворот кругом, став лицом к возмутителям спокойствия, и сомкнули небольшие круглые щиты.

Митридат Эвергет властно поднял вверх правицу раскрытой ладонью к собравшимся. В андроне воцарилась тишина. Властелин Понта обратился к Скавру:

— Горько слышать нам, легат великого Рима, слова обидные и неприязненные, которые Сенат положил на этот пергамент, — царь взял свиток из рук Алкима. — Нужно ли говорить сейчас, что Понт — не провинция Рима, а свободное государство, союзник римлян. Вспомни, посол, сколько раз вы призывали наши войска на выручку, чтобы в очередной раз квириты могли отпраздновать триумф победы. И мы были верны союзническому долгу, ты это знаешь. Вот стоит стратег Алким, с которым ты, Марк Эмилий Скавр, дрался бок о бок против пергамцев. Вон гиппарх Асклепиодор, прикрывший своим телом в бою консула Мания Аквилия. Покажи свою руку, Асклепиодор!

Хмурый, седобородый гиппарх ^[56] молча высвободил левую руку из складок одежды и с трудом поднял её на уровень плеча — она не сгибалась в локте. Глубокие шрамы исполосовали её, словно соха пахаря иссушенную зноем тёмную глину.

— Эти раны красноречивее меня! — повысил голос Митридат. — Я уверен, — царь потряс свитком, — то, что здесь написано, всего лишь мнение некоторых сенаторов, недружелюбно настроенных против Понта. Это не может быть окончательным решением Сената! Или Рим таким способом хочет найти повод к войне с нами?