Венец Прямиславы - Елизавета Дворецкая Страница 7

* * *

Западные рубежи Перемышльского княжества, тогда же

Где-то поблизости выл волк – гулким, протяжным, низким голосом, идущим, казалось, из самой глубины звериного сердца. Ростислав лежал на походной овчинной подстилке возле костра, укрывшись теплым плащом из толстой шерсти, и слушал, завороженный колдовством прохладной весенней ночи. В такие ночи он не помнил о Перемышле, о поколениях предков-христиан и ощущал себя половцем, одним из тех не знающих стен и городов вольных людей, на которых так походил лицом. В Половецком Поле он никогда не был, а в соплеменниках матери привык видеть врагов, с которыми уже не раз приходилось воевать. Но в такие ночи, когда волчий вой воскрешал в его памяти диковинные предания про деда Боняка, в нем просыпалась дикая стихийная сила – должно быть, та самая, что когда-то в старину позволяла людям перекидываться в зверей. Ведь умел же полоцкий князь Всеслав превращаться в волка, горностая, тура, даже в Огненного Змея. И Волх, сын первого ладожского князя Словена, тоже умел. Вот стать бы сейчас Огненным Змеем или хотя бы обычным серым волком – уж он тогда не лежал бы в ночном стане, где только лошади всхрапывают и дозорные негромко переговариваются, чтобы не дать друг другу заснуть. Он бы вскочил на четыре сильные лапы и бесшумно исчез во тьме, только серый хвост мелькнул бы. За ночь он успел бы обежать все западные пределы, нашел бы ляшские дружины, что тайком подбираются к перемышльским землям, а там… Если бы еще уметь всю дружину оборачивать волками, то можно прокрасться к вражескому стану, порвать людей и коней, так что потом и битвы никакой не понадобится…

– Чего не спишь? – сонно пробурчал Звонята, сын Ростиславова кормильца и лучший друг. Ворочаясь на жесткой земле, он заметил, что у князя открыты глаза. – Опять про деда мечтаешь?

– Не мечтаю. Думаю. Так был он оборотнем или нет, Боняк-то?

– Был, конечно. – Звонята равнодушно зевнул. Он уже привык, что в такие ночи Ростислав каждый раз думает об одном и том же. – Половцы эти безбожные все оборотни. И волкам поклоняются. А ты – не половец, ты русский князь, я тебе сколько раз говорил! Спи себе.

– Сам спи, тебе перед рассветом в дозор идти!

– А я и сплю!

Этой весной, едва в середине березня поднялась трава, перемышльский князь Володарь велел младшему сыну выступать в дозор. Беспокойные ляхи каждый год тревожили пределы самого западного из русских княжеств. В позапрошлом году состоялся большой поход, в котором Володарь перемышльский разорил ляшские земли и взял большую добычу. Польский король Болеслав, не имея сил ему противостоять, отрядил послов с просьбой о мире и даже пообещал возместить все убытки, если только Володарь прекратит наступление. Князь Володарь, миролюбивый человек, поверил. И напрасно. От предателя воеводы Петрона, поляка родом, король Болеслав узнал, что князь Володарь ездит на охоту с малой дружиной, и напал, когда никто этого не ждал. Князь Володарь, поднятый среди ночи, бился отчаянно, потерял много людей и сам, в конце концов, попал в плен. Только обоз опомнившимся воеводам удалось отстоять. Слепой теребовльский князь Василько договорился о выкупе за брата, но Болеслав потребовал чудовищную сумму – две тысячи гривен серебром. Василько сумел собрать только тысячу двести, и с этими деньгами Ростислав поехал вызволять отца, за недостающее предлагая в залог самого себя. Вернувшись домой, Володарь выкупил сына только к осени. По всем городам рассказывали байки о тех дивных сосудах, серебряных и с позолотой, греческой и угорской работы, которыми Володарь расплатился за освобождение младшего сына.

А в прошлом году Володарь и Василько, в союзе с теми же поляками и беспокойным Ярославцем, ходили воевать город Владимир… Там-то Ярославца и убили под стенами города, остальные замирились. Но, даже сидя за одним столом, ни Володарь, ни Болеслав не думали, что этот мир теперь навек. Пришла новая весна, и вот Ростислав отправился с ближней дружиной по западным городкам, дабы проверить сохранность подновленных укреплений и готовность ополчения. Будет просто чудо, если все это больше не понадобится…

Утром тронулись дальше. Путь лежал вдоль реки Вислок, впадавшей в Сан. Западнее текла другая река с похожим названием – Вислока, приток Вислы. Между Вислоком и Вислокой раскинулся лесной край в три дня конного пути, и в этих местах протянулась довольно неопределенная граница между польскими владениями и Червонной Русью. Жителям прилежащих земель не позавидуешь – редко выдавался год, когда с той или другой стороны не приходили войска или хотя бы отдельные дружины. И тогда сражения, грабежи, пожары, угон пленных. Потом ответный поход возмездия и опять сражения, пожары…

Князь Володарь старался укрепить свои рубежи и вдоль Вислока ставил сторожевые городки. В каждом жила дружина, небольшая, но способная дать отпор несильному набегу, а главное – быстро послать весть князю. До Перемышля от Вислока можно, если менять лошадей, добраться всего за день-другой, что давало перемышльскому князю возможность собрать войско и отразить недруга. А в усердии набегов лихие ляхи могли поспорить и с безбожными половцами, даром что христиане.

– Чтой-то там, туман, что ли? – Отрок по имени Охрим, за необычайно острое зрение прозванный Ястребом, приложил руку к бровям, заслоняя глаза от солнца. – Глянь, Володаревич.

– Где?

– А вон, над лесом. – Ястреб показал свернутой плетью. – Видишь?

– Вижу… – Ростислав благодаря своей степной крови тоже на зрение не жаловался. – Туман, говоришь? Какой туман, солнце вон как жарит!

– Ведь это прямо над Вислочем туман! – сообразил Звонята. – Как есть там, а?

– А давай-ка поспешать! – велел Ростислав и толкнул коня коленями. – Видали мы такой туман!

Ближняя дружина Ростислава, которую он взял с собой в объезд, насчитывала шесть десятков отроков – немало для младшего княжеского сына, но вполне уместно там, где каждый год приходится воевать. Ростислав, смелый, сообразительный и деятельный, в ратном деле понимал больше старших братьев: пока он оборонял границы, Владимирко помогал отцу управлять городами, а вспыльчивого и упрямого Ярослава Володарь предпочитал держать при себе. За день дружина успевала пройти довольно большое расстояние: все Ростиславовы отроки имели запасного коня. Он вез на себе и щит, сколоченный из еловых плах и обитый толстой кожей с железными заклепками, и кольчугу, и шлем, и копье, и несколько сулиц.

Чем дальше они ехали, тем сильнее сгущался над лесом «туман». Теперь уже все ясно видели, что никакой это не туман, а самый настоящий дым. Для лесных пожаров в середине березня рано – трава едва выросла, земля не просохла. Привыкший к постоянным столкновениям в этих землях, Ростислав первым делом подумал о ляхах. Он только собрался приказать всем надеть шлемы и взять щиты, как из-за деревьев на дороге показались двое мужиков – пешие, в простой некрашеной одежде. За ними торопился еще кто-то, тоньше и с длинным подолом – женщина. Все трое были в толстых шерстяных свитах, мужчины в валяных серых шапках.

Завидев конный отряд, встречные сначала метнулись назад, за деревья, но потом, видимо, узнали и перемышльский стяг, и всадников. Тогда они кинулись навстречу, и вскоре самый первый – рослый худощавый мужчина, уже в годах, с впалыми щеками, длинными вислыми усами, как носили в этих краях, – вцепился в Ростиславово стремя.