Помор - Валерий Большаков Страница 62

Не запаслись водой на дорогу или та вытекла из фляги через пулевое отверстие? Прощайтесь с жизнью. Коня украли или он сломал ногу? Всё, ваши дни сочтены. Да что там дни — часы!

И именно в этих забытых Богом местах Мэтьюрину Гонту приспичило поселиться.

Миллионщик занял большой дом, выстроенный монахами-францисканцами ещё в те времена, когда не все теночки ^[156] покорились испанским конкистадорам, и отчаянно сопротивлялись хитроумным идальго. Миссия, хоть и отстояла далеко от владений ацтеков, была сооружена как крепость — с двумя башенками по углам, с плоской крышей, она обрамляла довольно обширный внутренний дворик-патио. Окрестили миссию не слишком боговдохновенно — «Ацтлан». Так ацтеки называли свою прародину где-то на севере, откуда они пришли в тёплые края строить пирамиды и покорять окрестные племена.

Место «божьими людьми» было выбрано не зря — своё строение они поставили в маленьком оазисе, где была вода, росли тополя и крушины. В XVII веке, когда первые отцы-пилигримы высадились с корабля «Мэйфлауэр», а на Карибском море бесчинствовали пираты, гоняясь за испанскими галеонами, груженными награбленным золотом, апачи совершили набег и перебили всех миссионеров.

Выморочный дом-крепость полтора века подряд пустовал, и редкие путники обходили стороной мрачное место, крестясь и припоминая страшилки о сонме здешних призраков.

Однажды индеец-полукровка Лопес по прозвищу Лобо ^[157] решил заночевать здесь. Добрая порция мескаля ^[158] защитила его от привидений, а поутру Лобо обнаружил то, что тщательно скрывали монахи, — полузасыпанный рудник, где добрые пастыри заставляли индейцев, обращённых в истинную веру, добывать для Матери-Церкви серебро.

Добравшись до Эль-Пасо, Лопес завернул в таверну и, будучи в подпитии, похвастался своей находкой. Утром Лобо выловили из Рио-Гранде с перерезанным горлом, а образцы руды странным образом исчезли.

Зато у миссии «Ацтлан» на той же неделе появился новый хозяин, и звали его Мэтьюрин Брайвен Гонт…

…Карета проехала через гулкие ворота и остановилась, сделав круг по мощёному двору. Здесь было красиво — кустарники со всех сторон, плющ вьётся, и даже фонтан плещет.

Дверца отворилась, и Мигель (так звали хефе, то бишь начальника конвоя) сделал Чуге приглашающий жест: на выход!

Позвякивая цепями на откидной лесенке, Фёдор покинул самоходное узилище и осмотрелся.

Миссия напомнила ему Потерянную асиенду — те же колонны и каменные арки вдоль первого этажа, более лёгкие подпорки держат навес, выложенный черепицей, над верхней галереей.

Именно туда, на галерею, и вышел мужчина, в котором помор без труда узнал Гонта. Весь в белом, Гонт победно сиял.

— Приветствую непревзойдённого Теодора Чугу в моих владениях! — торжественно провозгласил он.

— Чтоб ты сдох, — пожелал ему помор в ответ.

Миллионщик весело рассмеялся.

— Ну нет! — воскликнул он. — С этим любезным пожеланием следует обратиться к самому себе! Добро пожаловать в мой маленький рай, где я замещаю Господа Бога. Ну, ты у нас грешен, а посему тебе уготовано место в моём маленьком аду! Я, по совместительству, ещё и мистер Люцифер. А теперь познакомься со своим Вергилием… О, простите! Теодор Чуга, вероятно, не знаком с бессмертным творением Данте? Короче, вот тебе проводник по кругам здешней преисподней. Обернись!

Фёдор обернулся и узрел краснокожего громадного росту, чей голый торс бугрился от мышц, нос был смят и свёрнут набок, а через всё лицо тянулся наискосок страшный бороздчатый шрам. Длинные, сальные волосы индейца свешивались ему на грудь двумя косицами, налобная повязка сверкала узорами и крупным опалом.

«Проводник» стоял нерушимой скалой, его ноги, мощные как брёвна, распирали широкие кожаные штаны с бахромой по швам. Левая рука гиганта висела свободно, в правой он сжимал кнут, плетённый из ремешков.

— Познакомься, — громко сказал Гонт, — это Каухкан Одинокий Волк, добрый и кроткий человек. Он станет тебе второй матерью!

Мэтьюрин захохотал, взвизгивая от еле удерживаемого удовольствия.

— Свободен! — выдавил он.

Чуга посмотрел в обсидиановые глаза Каухкана и заметил в них лёгкое удивление, когда назвал себя:

— Я — Теодор Чуга.

Помешкав секунду, Одинокий Волк пророкотал, указывая кнутом на крепкую дубовую дверь в стене:

— Туда. Ходить.

Фёдор молча открыл дверь и ступил на исшарканные плахи, качнувшиеся под ногами, — это была клеть подъёмника. Каухкан шагнул следом.

— Тянуть! — гаркнул он во тьму шахты, и клеть толчками пошла вниз.

Замерла она напротив толстой металлической двери. Краснокожий сдвинул тяжёлый засов и провёл Чугу в неширокий коридор, свод которого поддерживался бревенчатыми крепями, похожими на дверные рамы с толстенными стойками и перекладинами, установленными через каждый шаг. Коридор тянулся всего шагов десять, а на полу были уложены шпалы и рельсы узкоколейки, уходя под ещё одну дверь из клёпаного железа. Каухкан открыл её здоровенным ключом и вывел Чугу из тьмы на свет. Честно говоря, помор не ожидал увидеть то, что предстало его глазам.

Фёдор стоял на неровном дне колоссальной ямины — впадины, чьи отвесные стены уходили вверх саженей на десять. Обрыв по всему краю огораживали крепкие поручни из бруса. Там, топая по дощатому настилу, расхаживали бородатые личности в сомбреро и с винтовками.

Круча за спиной Чуги казалась ещё выше — её продолжала стена миссии, куда выходил балкон с лёгким парусиновым навесом. Разумеется, Гонт уже был там — облокотившись на перила, он с интересом следил за Фёдором, обживавшим первый круг ада.

По левую руку серел дощатый барак и какие-то сарайчики, сложенные из сырцового кирпича. Дальняя стена прииска упиралась в подножие скальной гряды. В скале зиял вход в штольню, туда и вела чугунная узкоколейка. На рельсах стояла пара вагонеток с рудой, двое полуголых людей со спинами, исполосованными бичами, перегружали добытое в хоппер парового подъёмника — здоровенную металлическую бадью. Когда её поднимали на поверхность, хоппер опрокидывали, и руда ссыпалась в большой бункер, откуда её потом загружали в рудовозные телеги — телегу подгоняли под затвор, открывали заслонку, и руда сыпалась куда надо.

Вот один из рудокопов подал знак, и наверху зашипело, засвистело, гигантская катушка стала наматывать трос, вытягивая наверх бадью и выбрасывая облачко пара.

Рудокопы проводили хоппер тоскующими глазами, словно представляя себя на месте тускло поблескивавшей породы, возносившейся вверх, ближе к небу, к солнцу, к воле. Долго тосковать им не дали — вышедший из-за опор подъёмника индеец-надсмотрщик протянул кнутом обоих. Багровая полоса украсила спины нерадивых, а в следующее мгновение оба изо всех сил толкали вагонетку, спеша уйти от наказания.