Могикане Парижа. Том 1 - Александр Дюма Страница 60

Завидев Сальватора, старуха с тяжелым вздохом выронила колоду из рук, собаки вернулись в корзину, ворона снова уселась на балку.

Когда Жан Робер вошел в комнату, он все же увидел живописную группу, которая могла порадовать глаз его друга художника Петруса и которая именно своей живописностью сразу захватила его поэтическую натуру.

Перед ним сидела на скамеечке старая гадалка, в ногах у нее лежал Баболен, а Рождественская Роза, как и прежде, стояла, прислонившись к столбу.

Броканта с заметным беспокойством ждала, что скажет Сальватор.

Дети улыбались ему как другу, но по-разному.

У Баболена улыбка была веселой, у Рождественской Розы — грустной.

К величайшему изумлению Броканты, Сальватор словно не заметил карт.

— Это вы, Броканта? — спросил он. — Как себя чувствует Рождественская Роза?

— Хорошо, господин Сальватор, очень хорошо, — пролепетала девочка.

— Я не тебя спрашиваю, бедняжка, а вот ее.

— Покашливает, — отвечала старуха.

— Доктор заходил?

— Да, господин Сальватор.

— Что сказал?

— Что надо как можно скорее съезжать с этой квартиры.

— Правильно сделал, я давно вам об этом толкую, Броканта.

Нахмурившись, он еще строже продолжал:

— Почему у девочки голые ноги?

— Не хочет надевать ни чулки, ни башмаки, господин Сальватор.

— Это правда, Рождественская Роза? — ласково спросил молодой человек, хотя в голосе его слышался упрек.

— Я не надеваю чулки, потому что у меня они одни — из грубой шерсти, а башмаки тоже одни — из грубой кожи.

— Почему же Броканта не купит тебе тонкие чулки и туфли?

— Это слишком дорого, господин Сальватор, а я бедна, — вмешалась старуха.

— Ошибаешься, это недорого, — возразил Сальватор. — И ты лжешь, когда говоришь, что бедна.

— Господин Сальватор!

— Тихо! И послушай-ка меня!

— Я слушаю, господин Сальватор.

— И сделаешь, как я скажу?

— Постараюсь.

— И сделаешь, как я скажу? — повелительно повторил молодой человек.

— Да.

— Если через неделю — слышишь? — если через неделю ты не найдешь комнату для себя и Баболена, а также просторную светлую комнату для этой девочки и отдельную конуру для собак, я заберу у тебя Рождественскую Розу.

Старуха обхватила девочку за талию и прижала к себе, словно Сальватор мог сейчас же привести угрозу в исполнение.

— Вы отнимете у меня мою девочку?! — вскричала старуха. — Мою девочку, которая живет со мной семь лет?

— Прежде всего, она не твоя, — возразил Сальватор. — Ты ее украла.

— Спасла, господин Сальватор! Спасла!

— Украла ты ее или спасла, об этом ты поспоришь с господином Жакалем.

Броканта умолкла и еще крепче прижала к себе Рождественскую Розу.

— Впрочем, я пришел не за этим, — продолжал Сальватор, — я пришел за несчастным юношей, из которого ты вытягивала последние деньги, когда я появился.

— Ничего я не вытягивала, господин Сальватор: я брала то, что он мне давал добровольно.

— Значит, ты его обманывала.

— Я его не обманывала, я говорила ему правду.

— Откуда тебе ее знать?

— Из карт.

— Врешь!

— Однако карты…

— Твои карты — средство мошенничества!

— Господин Сальватор! Рождественской Розой клянусь: все, что я ему сказала, — чистая правда.

— Что ты ему сказала?

— Что он любит блондинку лет шестнадцати-семнадцати.

— Кто тебе это сказал?

— Карты.

— Кто тебе это сказал? — властно повторил Сальватор.

— Баболен; он слышал об этом от соседей.

— Вот ты чем занимаешься! — обратился Сальватор к Баболену.

— Простите, господин Сальватор, я не думал, что поступаю плохо, рассказывая об этом Броканте. Все в предместье Сен-Жак знают, что господин Жюстен влюблен в мадемуазель Мину.

— Дальше, Броканта. Что еще ты ему сказала?

— Сказала, что девушка его любит, что они хотели пожениться, но этому помешали неожиданные деньги.

— Кто тебе это сказал?

— Господин Сальватор! Трефовая десятка означает «деньги», пиковая восьмерка — «обманутую мечту».

— Кто тебе это сказал, Броканта? — все более теряя терпение, продолжал настаивать Сальватор.

— Один славный кюре, господин Сальватор… Старый добрый седовласый кюре, а уж он, конечно, врать не станет! Он говорил толпе, которая его расспрашивала: «Как подумаю, что из-за этих двенадцати тысяч франков…» Не упомню точно, десяти или двенадцати.

— Неважно!

— «Как подумаю, — говорил добрый старый кюре, — что из-за двенадцати тысяч франков, которые я привез, и произошло это несчастье!..»

— Хорошо, Броканта. А потом что ты ему сказала?

— Что мадемуазель Мину похитил черноволосый молодой человек.

— Откуда ты это знаешь?

— Господин Сальватор, там, видите ли, был пиковый валет, а пиковый валет…

— Откуда ты знаешь, что девушка была похищена? — топнув ногой, повторил Сальватор.

— Сама ее видела, сударь.

— Ты ее видела?

— Как вижу вас, господин Сальватор.

— Где?

— На площади Мобер.

— Ты видела Мину на площади Мобер?

— Нынче ночью, господин Сальватор, нынче ночью… Я только что обошла улицу Галанд и пошла через площадь

Мобер. Вдруг пролетает карета, да так быстро, словно лошади понесли. Стекло опустилось, и я слышу: «Ко мне, на помощь! Меня похищают!» Затем из окна показывается хорошенькая, словно у херувимчика, белокурая головка. Сейчас же рядом — другая голова: черноволосый молодой человек, усатый… Он втягивает назад ту, что кричала, и поднимает стекло. Но девушка успела бросить письмо.

— И письмо это?..

— То самое, на котором был указан адрес господина Жюстена.

— В котором часу это было, Броканта?

— Было, должно быть, пять часов утра, господин Сальватор.

— Ладно! Это все?

— Да.

— Поклянись Рождественской Розой!