Однажды в Париже - Дмитрий Федотов Страница 6

Увертюра закончилась, и наконец незримый певец пропел хрипловатым, но верным голосом первый куплет:

Везет девицам в наши дни —

Все при любовниках они.

Господни милости бескрайни —

Год урожайный!

Анри усмехнулся. Песенка прогнала сон, стоило подойти поближе и послушать, что новенького придумали певцы. Он завернул за угол. Действительно — пели в кабачке, кажется, он назывался «Шустрый кролик». Куплет неожиданно повторили совершенно ангельские голоса — не иначе, мальчишки, собравшиеся ночью в кабачке, подрабатывали еще и в церковном хоре, где их кое-чему выучили.

Ведь прежде шел за годом год,

Мужчины были точно лед.

Вдруг вспыхнули необычайно —

Год урожайный!

Молодому лейтенанту показалось странным, что мальчишки учатся петь глубокой ночью. Он подошел поближе к «Шустрому кролику», осторожно нажал на дверь — она оказалась заперта, окна также плотно закрыты ставнями. А внутри идет загадочная спевка?..

Хриплый голос снова что-то принялся втолковывать певцам, но Анри не смог разобрать слов. Однако вскоре мужчина опять запел:

А наш почтенный кардинал

Опять отцом малютке стал.

И кто же мать, и в чем тут тайна?

Год урожайный!

— Ого!.. — невольно прошептал де Голль.

Мальчишки старательно повторили куплет, но — нескладно, путая слова. Хриплый учитель тут же прикрикнул на них:

— Как деньги получать, так у вас память отменная! А ну, проснитесь, дьявол бы вас побрал! Еще раз!..

Юные певцы повторили куплет. Но учитель заставил их спеть и в третий, и в четвертый раз.

То, что мальчишки учили песенку с голоса, Анри не удивило — уличная ребятня почти поголовно была безграмотна. То, что спевку устроили ночью, тоже стало понятно — днем обязательно бы нашлась добрая душа, которая не поленилась бы дотопать до Пале-Кардиналь с доносом. Смущало де Голля другое: он определенно где-то уже слышал этот хрипловатый голос!..

Когда исполнители наконец зазубрили куплет, сердитый учитель перешел к следующему:

А у племянницы — гляди! —

Все ниже вырез на груди.

Грудь стала пышной не случайно —

Год урожайный!

— Вот мерзавец! — почти в голос произнес Анри, причем довольно громко, и не смог сдержать усмешку.

Весь Париж знал, что госпожа де Комбале, племянница кардинала Ришелье, — молодая вдова, которую он поселил у себя в Пале-Кардиналь и сделал своей любовницей, — с каждым годом все более углубляла свое обширное декольте, так что однажды даже преподобный отец Жозеф, его «серое преосвященство», самый надежный соратник и советник Ришелье, не выдержал и съязвил: «Когда я вижу эту даму, то невольно впадаю в детство — вспоминаю свою кормилицу».

Острое словечко мгновенно разлетелось по всему Парижу…

Тем не менее вокальные упражнения показались Анри очень подозрительными: кто-то упорно и нарочно учил мальчишек скабрезным песенкам про кардинала. Выходит, прав кузен: не народ сочиняет эти песенки, не какие-то безымянные бондари и кучера, а люди куда более образованные. Эжен, правда, заявил это, не желая признавать за людьми низшего сословия поэтических способностей. Но ведь как в воду глядел!

Пока мальчишки разучивали следующий куплет, де Голль вернулся к Гаслену. Тот действительно спал, хотя Анри и не смог понять, как это возможно в такой неподходящей позе. Он решительно потрепал лакея за плечо.

— Когда твой господин появится, отведи его немедля к «Шустрому кролику». Я буду там, — велел Анри. — Если, конечно, он выйдет благополучно, а не так, как в позапрошлый раз…

Тогда за де Мортмаром увязался племянник супруга буржуазки, гостивший в доме у дядюшки и вздумавший выследить любовника своей молодой тетушки. Племяннику заткнули рот десятью экю и предупредили: если еще раз будет замечен поблизости от церкви Сент-Эсташ, плыть ему по Сене до самого моря, по дороге кормя рыб и раков. Так что насмерть перепуганный парень даже не стал возвращаться в дядюшкин дом. Да и неудивительно после того, как тебе прокололи шею два хорошо наточенных кинжала: еще четверть дюйма — и услышал бы ангельское пение…

— Как вам будет угодно, — пробормотал заспанный Гаслен, ежась и невольно втягивая голову в плечи — коварный февральский ветер все-таки застал его врасплох и шмыгнул за пазуху.

Анри спешно вернулся к кабачку. Там как раз разучивали следующий куплет. Де Голль подкрался к окошку, чтобы в щель между ставнями постараться разглядеть господина с хриплым голосом, но увидел только очаг, в котором горело невысокое пламя. Ни единого лица, ни хоть профиля…

— Ну, кажется, теперь звучит прилично, — удовлетворенно сказал хриплый голос. — Подставляйте лапки, чертенята! И запомните: спели хором и тут же разбежались в разные стороны. Никакой другой награды не ждите, вам уже заплачено. Не то изловят вас и получите славную порку!

Звякнули монеты, мальчишки вразнобой протараторили слова благодарности, распахнулась дверь кабачка, и босоногая стайка — не меньше дюжины ребят — порскнула кто куда. Следом на пороге появился человек, закутанный в плащ. Пола плаща была перекинута на испанский лад справа на левое плечо, и нижняя часть лица оказалась прикрыта тяжелыми складками. Шляпу незнакомец низко надвинул на лоб. А лютню свою он держал под плащом.

Анри увидел, в сущности, лишь силуэт, освещенный сзади колеблющимся пламенем очага. Сейчас дверь захлопнется, и опознать обладателя хриплого голоса де Голль уже не сумеет.

— Месье! — решился он. — Кажется, мы с вами где-то уже встречались.

Де Голль надеялся хотя бы на односложный ответ, пригодный, чтобы завязать разговор. Но загадочный господин молча отступил назад и исчез — как будто растаял.

Анри понял, что незнакомец просто умеет быстро двигаться. Но все же в его исчезновении было что-то жуткое, дьявольское. Показалось, даже прозвучал короткий скрипучий смешок, а может, музыкально одаренный господин и впрямь отчего-то рассмеялся?

И тут де Голль совершил ошибку. Слыша лишь один голос взрослого человека, он самоуверенно решил, что других взрослых в кабачке нет, и подбежал к двери. Но на пороге внезапно вырос некто невысокий и щуплый, без плаща и без шляпы, и, не сказав ни единого слова, бросился на Анри с ножом.

Лейтенанту приходилось бывать во всяких переделках. В гвардию его высокопреосвященства приглашали служить лишь проверенных, закаленных в сражениях молодых дворян, при этом отслуживших в армии не меньше трех лет. Анри же в свои неполных двадцать четыре года успел повоевать. Восемнадцатилетним юношей он вместе со своим отцом, Исааком де Голлем, прибыл в составе отряда ополчения из Гента под Ла-Рошель и вскоре отличился при штурме Южного бастиона. А через два года, уже возглавив гентский отряд, Анри принял участие в Мантуанском походе французской армии, поддержавшей притязания герцога Неверского на эту сильнейшую крепость Северной Италии. И вот лишь год назад де Голль приехал в Париж из Эльзаса, тоже чуть не прямо с войны. И уж кто-кто, а он-то теперь отлично знал, что такое рукопашная схватка на ночной улице. Зато его высокопреосвященство, когда госпожа де Комбале замолвила за Анри словечко, охотно согласился принять его к себе на службу и даже, два месяца спустя, пожаловал лейтенантский чин…