Рыцари света, рыцари тьмы - Джек Уайт Страница 56

Архиепископ удивленно приподнял брови.

— Это… поразительно, мастер де Пайен. Могу ли я полюбопытствовать относительно сути этих… указаний?

— Конечно же, ваше преосвященство, разумеется. Если же вам удастся с гораздо большей легкостью ее уяснить и пролить свет на эти требования, я буду вам весьма признателен.

Гуг на некоторое время задумался, затем стал излагать далее:

— Мне было велено пересмотреть всю мою жизнь и отыскать в ней все самое значительное, начиная с детского возраста, а затем, хорошенько все обдумав, отыскать пути и средства использования всех моих умений и способностей для великих перемен, грядущих в Иерусалиме. Я должен найти и установить истину, скрытую в самом сердце нашего королевства и Святого города.

Вармунд де Пикиньи долго молчал; бесстрастное выражение его лица свидетельствовало о невозможности немедленно прореагировать на столь поразительное заявление. Наконец он нашелся и произнес:

— Вы сказали, ваших умений и способностей. Ничьих иных. — Он жестом обвел остальных рыцарей. — А как же ваши друзья?

Де Пайен пожал плечами, втайне весьма довольный собой. Наживка заброшена, и, кажется, намечается клев.

— Я рассказал им о своем затруднении, поделился размышлениями, и они сами удостоверились, что мне было знамение, явный призыв, пусть и не до конца понятный. Они изъявили желание последовать ему вместе со мной. Вот почему мы все пришли к вам.

— Теперь понятно. Сколько же вас таких набралось?

— Нас всего семеро, ваше преосвященство.

— Хм-м…

— Нас может стать больше, ведь я обращался только к самым близким друзьям. Про шестерых я вам уже говорил все они решили присоединиться ко мне, — но у них есть знакомые, есть друзья, которые, возможно, тоже захотят к нам примкнуть.

— Аристократия примет ваш почин за смуту. Вам ведь это известно не хуже меня, верно? Они усмотрят в нем ослабление своих позиций.

— Как же это возможно, ваше преосвященство? Даже если наше число удвоится, мы не наберем больше двадцати таких же, как мы, — состарившихся от жизненных тягот и преданной службы. Вряд ли мощь иерусалимского войска будет таким образом ослаблена.

— И тем не менее, сир Гуг. Все-таки двадцать прославленных рыцарей…

— Двадцать пожилых рыцарей, мой патриарх. Сказать по правде, более того — у всех нас лучшее время давно позади.

Патриарх вытянул губы, но воздержался от возражений, и де Пайен продолжил:

— Несмотря на все это, мне хотелось бы вернуться к вашему замечанию о том, что у каждого монашеского ордена помимо повседневных молитвенных и послушнических обязанностей есть особые задачи, некий долг. У нас же нет ни подобных намерений, ни направленности. Вот если бы кто-нибудь подсказал нам цель, которая бы полностью соответствовала нашим чаяниям…

Первоначальное его возбуждение неожиданно пошло на убыль, а голос сник:

— Ведь мы умеем только воевать, а монахи никогда ни с кем не сражаются…

Тут Гуг улыбнулся и покачал головой.

— Ах, ваше преосвященство, если бы существовал такой орден, где монахи воюют… сколько пользы мы могли бы ему принести! Вот он, тот путь, на котором мы могли бы смиренно служить Господу и нашему высшему предназначению… Как жаль, что это невозможно. Но мы не отказываемся от прочих обязанностей, мы можем переучиться. Мы со всей готовностью и очень ревностно возьмемся за все, что бы нам ни поручили.

Гуг де Пайен смолк и, поскольку его друзья не проронили ни слова, представил, как скрипят мысленные сочленения в разуме архиепископа. Наконец Вармунд де Пикиньи встал и поднял руку для благословения. Рыцари опустились перед ним колени и склонили головы.

— Придите ко мне завтра в это же время, Гуг де Пайен. Я обдумаю все, что вы сказали, и дам вам ответ. Возможно, вы захотите немедленно обсудить его с товарищами, но получите его лично вы. Впоследствии, если что-то останется непроясненным, у нас еще будет время для бесед, но пока — никому ни слова о нашем разговоре. Это относится ко всем. Все ли вам понятно? Теперь идите с миром.

* * *

Кто-то неслышно распахнул дверь в комнату. Годфрей Сен-Омер оторвал взгляд от доски с настольной игрой, за которой он коротал время с Пейном Мондидье, и воскликнул:

— А! Наконец-то! Мы уже не надеялись тебя дождаться!

Гуг де Пайен переступил порог и остановился, не закрывая дверей и ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку помещения после ослепительного полдневного солнца. Сент-Омер и Мондидье, сидевшие за столиком, на который падал яркий свет из окна, не сводили с него глаз, а лежащий на тахте позади них Гондемар приподнялся на локте. Де Пайен не заметил в комнате ни Сент-Аньяна, ни де Россаля, но не успел он спросить, куда они запропастились, как оба неожиданно возникли у него за спиной, подталкивая его вперед и понуждая выйти на середину комнаты. Все тут же забросали Гуга вопросами. Некоторое время он молча слушал их гомон, потом поднял обе руки и выкрикнул:

— Боже мой, довольно! Только прислушайтесь к себе — ни дать ни взять, старые кликуши! Если вы действительно хотите получить ответ, не орите все в один голос. Дайте мне снять с себя плащ и оружие и немного отдышаться — тогда я вам все расскажу. Я вам не уличный торгаш, на которого можно покрикивать. Сент-Аньян, пойди, пожалуйста, к Ибрагиму и попроси его принести нам еды и питья, а всем остальным пора уже усесться к столу, как воспитанным людям.

Сент-Аньян отправился разыскивать хозяина караван-сарая, а де Пайен тем временем расстегнул ремень, на котором висел длинный меч в ножнах, кинжал и поясная сумка. Затем он стащил с себя длинное верхнее одеяние и головную накидку из ткани, которую он носил вместо стального франкского шлема. Только после этого Гуг прошел к столу, уселся во главе его и принялся ждать, пока возвратится Сент-Аньян. Никто не беспокоил его вопросами, но глаза друзей были неотрывно устремлены на него: собратья пытались угадать, о чем пойдет речь. Когда все шестеро наконец собрались, де Пайен сразу объявил вердикт, не тратя времени на предисловия:

— Он согласен. Мы получим его соизволение.

Гуг дождался, пока радостные возгласы немного поутихнут, и добился полной тишины простым поднятием руки.

— Но произойдет это не сегодня и не завтра. Нам придется подождать год, а может, и больше. Но все-таки это сбудется. Патриарх сам так захотел.

— Как именно? Что он сказал? — взвился нетерпеливый Сен-Аньян.

Де Пайен пожал плечами.

— Он обрисовал свой план достаточно четко, хотя и не без некоего тайного умысла… Видите ли, если бы мы не намучились так с нашей идеей — с тем, чего хотим добиться от де Пикиньи, — можно было бы подумать, будто он сам на нее набрел. Воистину, патриарх уверен, что так оно и есть, и в этом — наше главное достижение. Когда я явился, он уже ждал меня, и его письмоводитель, епископ Одо, провел меня прямиком к де Пикиньи… в его кабинет, где он обычно занимается делами, а не в приемную залу, где мы были с вами вчера. Затем патриарх тут же отослал Одо и еще выглянул за дверь, чтоб удостовериться, что тот не остался в передней, и только потом начал беседовать со мной.