Вишенка. 1 том - Поль де Кок Страница 55

Нанятая карета, в которой ехали Вишенка и Сабреташ, остановилась в квартале Елисейских полей у ворот красивого дома на улице Понтье.

Сабреташ высадил Вишенку из экипажа, она с удивлением смотрела на жителей того квартала: такая была разница в наружности, манерах и одежде этих жителей и обитателей предместья Сент-Антуан, что молодой девушке казалось, будто она попала в другой город.

Она не видит здесь грязных домов: все красивые здания, в новом вкусе…

Пройдя большой и чистый двор, она входит на широкую лестницу с вызолоченными перилами.

— Как все здесь прелестно! — говорит Вишенка вполголоса, осторожно ставя ноги на натертые воском ступени. — И мы будем жить в этом прекрасном доме?

— Да, дитя мое, у всякого из нас будет своя комната. Не правда ли, как удобно? И квартира эта не дороже той, которую мы занимали, но немного выше… Подымайтесь еще выше… выше, такая хорошая лестница, что не устанешь по ней идти.

Начиная с четвертого этажа, лестница становится уже, ступени ее уже не натерты воском, но все-таки эта чистая и светлая лестница оканчивается площадкою на шестом этаже, куда вошли Вишенка и Сабреташ. На этой площадке несколько дверей, одну из них отпирает Сабреташ, и они входят в новую свою квартиру, состоящую из двух комнат и передней, расположенных очень удобно: в каждую комнату отдельный вход. Комнату направо с камином Вишенка берет себе, налево — будет комната Сабреташа. Вишенка в восхищении. Спешит привести все в порядок, поставить все вещи на место… Напрасно Сабреташ просит ее не утомляться слишком, ей хочется поскорей и как можно лучше здесь устроиться. Ей здесь спокойнее, свободнее, зная, что тот дом, который она старается позабыть, — далеко.

Вечером все было готово, и новые жильцы, пообедав, могли отдохнуть. За обедом Сабреташ сказал:

— Здесь, милое дитя, надеюсь, что вы будете спокойны и здоровы, а то я замечаю, что от той встречи вас совсем перевернуло. Вы потеряли даже аппетит?

— Мне есть не хочется…

— Вы устали, но я надеюсь, что сон, спокойствие будут иметь благотворное действие, надеюсь, что вы поправитесь! Повторяю вам, что мы далеко, в другом квартале Парижа… в расстоянии целого лье от прежнего места жительства.

— О! Тем лучше! А жители того квартала не ходят сюда?

— Если они и ходят, то все-таки реже их можно здесь встретить, нежели там.

— Но я лучше не буду выходить…

— Чтобы еще захворать! Повторяю вам, что здесь другой свет… другие люди… Ах, кстати, я заметил, что этот негодяй, которого мы встретили третьего дня, говоря с вами, называл вас Вишенкой?

— Да… когда я пришла ночевать в тот дом, то сказала свое имя.

— Не находите ли в таком случае, что благоразумнее вам переменить имя?

— Да, в самом деле! Не надо больше звать меня Вишенкой.

— Какое же имя хотите?

— Мне все равно, выберите его сами для меня, дайте мне такое, с которым бы я могла позабыть свое прежнее имя.

— Признаться сказать, не много я знаю женских имен. Постойте, помню, была у меня сестра, она умерла ребенком, звали ее Агатой. Нравится вам это имя?

— Это имя мне очень нравится, особенно потому, что это имя вашей сестры.

— Хорошо! Стало быть, решено, вас теперь зовут Агатой, те, которые бы вздумали вас звать иначе, будут ошибаться… вам нечего их узнавать, этих глупцов.

— А Петард… он знает, что меня зовут Вишенкой.

— Ах! Черт возьми, правда!.. Но Петарду сочиню какую-нибудь историю, он поверит. Кроме того, не знаю еще, когда мы с ним увидимся. Не зная нашего адреса, не скоро нас бедняга разыщет. На днях как-нибудь зайду в его кофейню, но дело не к спеху.

— Почему же, друг мой? Ведь он ваш старый товарищ… он вам предан… да и вы с ним весело время проводили.

— Так, дитя мое, но мне казалось, что иногда он вам надоедал.

— Мне!.. Почему вы так думаете?

— Почему?.. Я вам сейчас скажу, так как мы должны всегда говорить прямо, откровенно друг с другом, хитростей не может быть между нами. Видите ли, я заметил, что в сердце моего товарища загорелась любовь к вам, и видно было, что это вам не нравилось. А что, правда или нет?

— Да, друг мой, правда. Но, однако, бедный Петард ничего такого не говорил, что бы могло мне не нравится. Никогда ни слова.

— Вот как! Еще бы он попробовал говорить вам глупости… разве он не смотрит на вас как на мою племянницу? Довольно того, что вы находитесь на моем попечении. Но я не того боюсь, допустим, что Петард ухаживал бы за вами, влюбился не шутя и, наконец, сделал бы вам предложение, к тому ведь шло. Согласились ли бы вы выйти замуж за него?

— Нет, друг мой, нет, не хочу. Вы же знаете, что я никогда не выйду замуж. Разве я могу с моим прошлым носить фамилию, быть женой честного человека?

— Не об этом речь идет… и сколько честных людей женятся на мнимо порядочных барышнях!.. Но вернемся к Петарду. Любовь его ни к чему не приведет, вам же она надоедает. Прежде чем звать к себе, поговорю с ним. Дружески, все объясню ему, он добрый малый, поймает меня, не надо, чтобы он питал надежду, помирится с этим, хорошо, будет бывать у нас по-прежнему, а если нет, то больше не вернется к нам. Пока же пора нам спать. Покойной ночи, Вишенка… Ах! Позабыл совсем… Теперь надо мне звать вас Агатой. Что значит привычка, буду еще ошибаться, но вы не сердитесь за то на меня?

— Мне на вас сердиться! Возможно ли?

— Ах! Как бы вы меня ни звали, я буду всегда той бедной девушкой, которую вы так честно спасли и которой вы вернули бодрость и надежду сделаться со временем достойной вашей дружбы. Я буду вечно вам благодарна, буду любить и уважать вас, как отца.

Сабреташ обнял Вишенку, утер слезу, катившуюся по щеке, и прошептал:

— Довольно, довольно, дитя мое! Вы видите, что я вполне за все вознагражден… Усните теперь хорошенько, чтобы отдохнуть, и не утомляйтесь завтра.

— Да, кстати, друг мой, надо же найти мне работу? Вы знаете, белье ваше уже все перечинила.

— Знаю, все в отличном состоянии, в порядке.

— Теперь я без дела, мне будет скучно. Я могу шить рубашки, да и другое что.

— Хорошо, займемся этим… Но прежде всего, я не хочу, чтобы вы дрожали как листок. Что с вами? Будут руки дрожать, так и шить нельзя… Я боюсь, не лихорадка ли у вас?

— Высплюсь, все пройдет…