Вперед, на Запад! - Чарльз Кингсли Страница 54

— Ничего, друзья мои, — сказал Эмиас, — на его стороне количество, зато на нашей — качество.

— Это верно! — заметил кто-то. — Одна кулеврина стоит трех их маленьких пушек.

— Мы справимся с ним, капитан, — сказал другой.

— Дайте им подойти к нам вплотную и берегите порох. Ветер с нашей стороны, и мы сможем сделать с ними все, что нам заблагорассудится. Повар, обнеси всю команду элем, и не спешите, ребята.

Подождав еще пять минут, англичане принялись за дело.

Эмиас, пользуясь тем, что ветер был с его стороны, поставил свой корабль так, чтобы противник оказался прямо под обстрелом двух его восемнадцатифунтовых ^[136] кулеврин, около которых возились Иео и его товарищи.

— Все наши выстрелы попадают в них, — сказал Эмиас. — Теперь на некоторое время оставьте в покое малые орудия: мы потопим его и без них.

— Уинг, уинг! — словно множество волчков, жужжали испанские пули и ядра над их головами, так как плохо построенные пушечные порты тех времен не давали возможности выстрелам попасть во вражеский корабль, стоящий с наветренной стороны, даже если он стоял почти вплотную.

— Дуй, ветер, дуй! — вскричал один из матросов. — Вреди испанцам везде, где можешь. Что за черт! Что там случилось наверху?

Увы! Треск, хруст, скрип и общее смятение! Несчастный выстрел перерезал надвое фок-мачту (уже прежде поврежденную), и верхняя ее часть беспомощно повисла.

— Срубить и убрать! — твердо сказал Эмиас. — Готовьте луки и мушкеты. Через пять минут они будут у нас на борту.

Он был прав. «Рози», не поддающаяся управлению после потери своего главного паруса, очутилась во власти испанцев. Лучники и мушкетеры едва успели выстроиться с подветренной стороны, как завизжали цепи, абордажные крючья вцепились в борта «Рози» с носа до кормы.

— Не пропускать их! — прогремел Эмиас. — Пусть подходят, мы покажем им потеху! Теперь вперед!

И начался кровопролитный бой. Противник, по обыкновению, шел на абордаж, а те с дикими возгласами отбрасывали его, осыпая градом пуль и стрел, пронзая пиками, швыряя с марсов гранаты и глиняные горшки с удушливым составом; в то же время фальконеты ^[137] с обеих сторон слали картечь и цепные ядра.

Неистовый бой продолжался уже час. Все руки устали, и все языки присохли к гортани. Больные, изнуренные цингой, притащились на палубу и сражались с той силой, которую придает бешенство; маленькие мальчики, таскавшие патроны из трюма, смеялись, когда пули свистали мимо их ушей; старый Сальвейшин Иео продолжал свое дело, спокойный и страшный, но подвижный как играющий мальчик. Время от времени в дыму показывался испанский капитан, в черных стальных доспехах, пренебрегающий железным дождем, но слишком важный, чтобы испачкать свои перчатки чем-либо кроме рукоятки рыцарского меча.

Между тем Эмиас и Билль разделись почти так же, как матросы, и ободряли, толкали, рубили, тащили и тут и там — всюду, вызывая в матросах уважение, чувство товарищества и ответственности, чего никогда не могла бы сделать испанская дисциплина, технически более совершенная, но холодная, деспотическая и унижающая человеческое достоинство. Сеньору с черными перьями подчинялись, а за золотоволосым Эмиасом шли и пошли бы в самое пекло.

Не прошло и пяти минут, как испанцы всей массой ринулись в середину «Рози». И здесь ждала их гибель: между кормой и передним укреплением (как было тогда принято) бимсы ^[138] самой верхней палубы были оставлены открытыми, не имея никакого ограждения, кроме узкого шкафута с одной стороны; с этого-то рокового края первые ряды берущих на абордаж под напором идущих сзади провалились между бимсами вниз, на верхнюю палубу, и оказались в западне, под двойным обстрелом спереди и сзади. Те немногие, которым удалось удержаться на ногах на шкафуте, после тщетных попыток прорваться на корму и в переднее укрепление, попрыгали обратно за борт под градом пуль и стрел. Англичане стреляли метко и часто; и хотя три четверти команды ни разу не нюхали пороха, они вполне доказали правдивость слов старой хроники: «Лучше всего дерутся в первой битве». Испанцы трижды шли на абордаж и трижды отступали перед этим смертоносным градом. Палубы обеих сторон стали похожи на бойню. Джеку Браймблекомбу, который тоже сражался, пришлось, когда он наконец решил обратиться к занятию, более приличествующему его сану, ограничиться перетаскиванием раненых к хирургу.

Наконец наступило затишье. Ни одного выстрела не было больше слышно со стороны испанцев.

Эмиас взобрался на бизань-мачту и всмотрелся в дым: сквозь туманную завесу он увидел множество тел, сваленных в одну кучу, лежащих плашмя, — мертвых и умирающих, но ни одного стоящего на ногах. Последний залп начисто вымел всю палубу. Оставшиеся в живых спустились вниз, чтобы спрятаться от этого страшного града; и у руля один, скрежеща зубами от ярости, с подымающимися до самых глаз усами, стоял испанский капитан. Настало время для ответного удара. Эмиас вызвал абордажников; спустя две минуты он был на борту и схватил рукой испанскую бизань-мачту.

Но что это? Расстояние между ним и бортом испанского корабля увеличивается. Разве он удаляется? Да, и одновременно поднимается его бок, с каждым мгновением становясь выше. Эмиас с удивлением посмотрел вверх и понял, в чем дело. Испанский корабль быстро кренился в подветренную сторону. Мачты наклонялись вперед все быстрее и быстрее — конец был близок.

— Назад, назад! Он тонет! — В смятении все бросились обратно.

Внезапно прекрасный корабль выпрямился и, как бы устыдившись, снова поднялся для последней борьбы за жизнь. Выпрямился, но не надолго, еще мгновение, и волны поглотили свою жертву. От корабля ничего не осталось, кроме нескольких плавающих обломков и барахтающихся бедняг. Ужас охватил команду «Рози»; наступило торжественное молчание.

Первый заговорил Сальвейшин Иео:

— Значит, теперь мы вернемся в Ла-Гвайру?

— Неужто ты никогда не пресытишься кровью, старый волк? — спросил Билль Карри.

— Никогда, — ответил Иео.

— Напьешься крови в Сант-Яго, — сказал Эмиас, — если мы сможем туда добраться, но… — И он грустно посмотрел вокруг. Ему незачем было кончать свою фразу или объяснять свое «но».

Фок-мачта исчезла, грот-рея треснула, снасти висят, кузов прострелен насквозь в двадцати местах. На палубе лежат девять трупов и шестнадцать раненых — внизу, а безжалостное солнце стоит прямо над головой и льет потоки огня на стеклянное море.

Но хорошо было бы, если бы все беды ограничивались слабостью и усталостью; хуже было то, что теперь, когда прошло возбуждение, началась реакция. Матросы сидели на палубе, злые и угрюмые, группами по два — по три человека, вздрагивая и вскакивая, когда какой-нибудь бедняга внизу начинал кричать под ножом хирурга, и нашептывали друг другу, что все пропало. Дрью тщетно старался установить временные мачты. Матросы отвечали только ворчанием и наконец разразились открытыми упреками. Даже легкомыслие Карри, не покидавшее его за все время боя, улетучилось, когда Иео и плотник подошли сзади и тихо сказали Эмиасу: